Храм воздуха
Шрифт:
– А если ему наплевать на все?
– Это его жена.
Дядя размышлял не больше двух секунд.
– Ты знаешь, как мы все тебя уважаем, - сказал он Юсифу, - все ребята! Но сейчас ты не прав. И принять твой совет я не могу. Я терплю то, что она танцует в ансамбле. Но мы же среди людей живем. У меня, худо-бедно, есть какой-то авторитет, что я отвечу, если у меня спросят: что с твоей сестрой происходит? И даже если не спросят. А просто подумают. Да я лучше убью такую сестру, чем доживу до этого дня. Так что, извини, но твой совет я принять не могу. Неизвестно еще, что бы ты сделал,
– Он действительно хотел меня убить, - грустно улыбнулась мама и подмигнула мне подкрашенным глазом; ей уже исполнилось семьдесят пять, но она продолжала регулярно делать маникюр и довольно ярко краситься.
Юсиф, не прощаясь, прошел мимо невидимого "часового", поднялся по лестнице и вышел на улицу...
Завернув за угол, он увидел свою мать; маленькая ее фигурка темнела у деревянных воротец одноэтажного, давно не беленного дома.
– Что же ты здесь делаешь?
– спросил он с ласковой досадой, обнимая ее худенькие плечи.
– Я же просил тебя. А если бы я утром пришел?
Они прошли через маленький дворик, в который выходили двери живущих здесь семей, мимо общего дворового водяного крана и тутового дерева, на которое он с таким удовольствием взбирался в детстве.
– А как я лягу, тебя не дождавшись?
– в свою очередь удивленно спросила мать.
– Может, ты чаю захочешь? Или чего-нибудь другого?
– они вошли в прихожую-коридорчик. Одна стена его, смотревшая во двор, была застеклена до потолка, чтобы было побольше света в комнате, окно которой выходило в коридор. На маленьком столике рядом с диваном лежал большой газетный сверток.
– Что это?
– спросил Юсиф.
– Сеид-рза прислал.
– Мать начала разворачивать сверток.
– Сын его приходил. Опять просил тебя зайти...
– она вопросительно взглянула на Юсифа.
– Зачем?
– Ну как зачем? Как ты можешь так говорить, сынок?!
– мать развернула сверток, в котором в бумажных кульках были упакованы сахар, чай, мука и рис. Вот так каждый месяц, - с ощутимым удовлетворением в голосе сказала мать. Если бы не Сеид-рза, не знаю, что бы я и делала. Когда отца забрали, я совсем растерялась - передачи же надо было носить. А я без карточек осталась. Все продала, что в доме было. За копейки. Чаю выпьешь?
Юсиф отказался от чая. Но матери очень хотелось, чтобы он выпил стаканчик, она с гордостью напомнила, что чай с сахаром.
– Ну налей, - согласился Юсиф.
Пододвинув стакан с чаем поближе к Юсифу, мать попросила его зайти к Сеиду-рзе и поблагодарить за все, что тот для них сделал.
– Хорошо, - успокоил мать Юсиф, - зайду.
– Заодно, может, он с работой поможет.
Юсиф промолчал. Внимательные, полные любви и заботы глаза матери следили за тем, как он пьет чай...
– Тебя весь вечер Гулам ждал. Какое-то дело, говорит... Завтра зайдет...
– Постели мне, - попросил Юсиф.
Покойного отца моей жены звали Сеид-рза.
В поликлинике, как всегда, было много народу, как впрочем и на улице вокруг нее - сказывалась близость базара. Опасающиеся милицейской облавы торговцы леденцами, халвой, жженым сахаром, картофельными пирожками толпились на окрестных улицах.
Юсиф прислонил к стенке кусок стекла, который удалось достать у соседа, и занял очередь у окошка регистратуры. Получив карточку и клочок бумаги с номером очереди, он взял стекло и прошел к кабинету невропатолога, где уже сидели на скамейке две женщины и старичок в пенсне, пристроил стекло в углу коридора и остановился у плаката, на котором объяснялось, как оказывать первую помощь при ранениях и переломах. Прочитав, как надо накладывать перевязку, он перешел к окну, отсюда был виден базар, где огромная очередь толпилась у хлебного магазина. Несколько безногих инвалидов, разогнавшись на колясках, с криками налетели на милиционера, следившего за порядком, - видимо требовали, чтобы их пропустили без очереди...
Врач-терапевт, соседка по дому, знала Юсифа ещё с довоенных времен; заглядывая ему в глаза, постукивая по коленке, проверяя, дрожат ли вытянутые руки, она будто так, между прочим, задавала вопросы.
– Как спишь?
– Нормально, по-моему...
– Галлюцинации продолжаются?
– Что?
– не понял Юсиф.
Она улыбнулась.
– Машина продолжает гореть?
– Да.
– Юсиф улыбнулся в ответ.
– И бомбежка продолжается?
– Да.
– Так. Вытяни руки, пожалуйста. А как мама себя чувствует?
– Спасибо.
– Отец пишет?
Молчание Юсифа она поняла правильно.
– Прости... Я не знала. Давно?
– Уже полгода.
Рука с молоточком опустилась, повисла; чуть отвернувшись от Юсифа, врач словно застыла в своем кресле. На столике рядом с чернильницей стоял портрет её сына, погибшего под Будапештом. Юсиф тоже молчал, не зная, что сказать.
– У тебя заметное улучшение, - врач сделала над собой усилие, - если так пойдет, то, тьфу-тьфу, к концу года сможешь работать по специальности...
– А пока, значит, нельзя?
– Пока нельзя, - вздохнула она.
– Приступов больше не было?
– Нет, - Юсиф, не скрывая огорчения, умоляюще смотрел на врача.
– Выглядишь ты хорошо, - бодро сказала она, - показатели тоже улучшились. Но за руль садиться рановато. Пойми... Пока есть хоть какая-то вероятность приступа - опасно. Подождем ещё пару месяцев.
Юсиф встал.
– Ты можешь пока на другую работу устроиться. Но не тяжелую. А лучше поехать в санаторий. Я могу дать направление. Тебе полагается.
– Спасибо, - сказал Юсиф.
– Ну что ты обижаешься? Не могу я написать, что ты здоров. Тебе лучше, но контузия у тебя такая, что ещё надо лечиться.
– До свидания, - вежливо сказал Юсиф и вышел из кабинета.
На лестнице, у выхода из поликлиники, Юсиф встретил Гулама; поседевший за те три года, что они не виделись, сослуживец его отца торопливо переступал через две ступени и, тяжело дыша, поднимался ему навстречу.
– Второй день ищу тебя, - он перевел дыхание и подал знак, чтобы Юсиф следовал за ним. Юсиф поднял стекло над головой, опасаясь задеть кого-нибудь из тех, кто поднимался по лестнице навстречу.