Хрен знат
Шрифт:
О казаках того времени вспоминать не хочется. Дня не минуло, как они поделились на красных и белых. До драки не доходило, но враждовали. Все вместе и каждый в отдельности, люто ненавидели Анатолия Долгополова, которого сами же выбрали сначала своим "батькой", а потом депутатом Государственной Думы. За недолгие месяцы существования районного казачьего общества, там до того успели смениться пять или шесть атаманов. Каждый из них считал, что если бы не интриги завистников, именно он выступал бы сейчас с трибуны здания на Охотном ряду, имел квартиру в Москве, и в составе многочисленных делегаций, выезжал за рубеж.
Как представитель прессы, я несколько раз бывал на казачьем кругу. Видел все изнутри. Сразу же после молитвы,
По всему выходило, что по сравнению с проворовавшимся батькой, коммунист Пашуто именно тот человек, который достоин представлять казаков в высшем законодательном органе нашей страны. У него, де, еще со времен КПСС, есть давние личные связи с Николаем Егоровым - бывшим паторгом нашего Семсовхоза, а ныне, главой администрации президента Ельцина. Таким властным тандемом, земляки сделают все, чтобы местные казаки "панували", с утра до вечера поплевывали в потолок и пили от пуза на доходы от "Казачьего рынка".
О том, что упомянутый рынок появился у казаков стараниями депутата Госдумы, все почему-то умалчивали. На восьмидесяти гектарах земли, выбитых для общества тем же Долгополовым, тоже работать никто не хотел.
Буквально на несколько дней, записались в казачество и братья Григорьевы. В составе сурового патруля, прошлись пару раз по местам, где лица кавказской национальности торгуют жратвой. Одна папаха на всех, чтоб узнавали. Проверяли прописку. Домой приносили кое-какую добычу, обменивали на самогон. Потом что-то не поделили. Дело дошло до драки. Престарелая мать не стала обращаться в милицию. Позвонила в примемную атамана.
Приехавшие по вызову казаки не стали ломать голову: кто прав из братьев, а кто виноват. Обоим было выписано по десять плетей. Так махали нагайками, что вырвали из потолка электрическую лампочку вместе с двумя метрами провода...
– Ты вот, Сашка сказал, что страну мы построили, - прервала мои размышления бабушка Катя.
– А знаешь, сколько строителей не досчиталась страна? В гражданскую было как: мало убить врага, нужно еще спалить его хату и разорить хозяйство. Кинулись потом: а инвентаря-то и нет! Коней с мужиками выбили на войне. Власть призывала к тракторизации. А на какие шиши тот трактор купить? "Запорожец" и "Карлик" продавали от полутора тысяч рублей. За "Большевик" просили все восемь. Были еще "Фордзоны", но я их ни разу не видела. Говорят, они за границей стоили по восемьсот шестьдесят долларов штука. Мать с теткой Полиной на коровах да на волах пахали. Они к тому времени вступили в товарищество по совместной обработке земли. Тут засуха, неурожай. С самой весны не выпало ни одного дождя. На Кубани еще хоть что-то собрали, а в Поволжье и центральной части России на корню сгорели посевы.
Самим нечего жрать, а люди на эшелоны - и к нам, за куском хлеба. Почти восемьдесят тысяч. Больше чем населения во всем нашем районе. Женщины, дети, куда их? Зерно для голодающих забирали не только у кулаков и середняков, но даже у коммунаров. Только не этим людям его раздавали - они уже на земле, сами себе найдут пропитание, а отправляли в Москву. В начале июня организовали субботник под лозунгом "Хлеб голодному центру". От хуторов и станиц, в Лабинскую потянулись 50 парнокопытных подвод. Мы с мамкой приехали на волах. А с нами солдат с ружьем, чтобы по дороге не обокрали ни мы, ни нас. Собрались у ревкома. Это там, где сейчас райотдел милиции. А оттуда уже, по ссыпным пунктам, и на железнодорожную станцию. Зерно в мешках. Как его украдешь? Хорошо хоть, потом покормили. В общем, Сашка, к новому урожаю, население Кубани и Черноморья сократилось на тридцать две тысячи человек. Приезжих никто не считал. Детей, правда, уберегли. Их принудительно распределяли по людям. Даже лозунг придумали: "Десять сытых кормят одного голодного". У нас говорили: "Своему не додай, а чужого обязательно накорми". Кто там был сытый?! Чтобы хватило на всех, мамка добавляла в муку и отруби, и опилки, и толченую грушу дичку. Ой, Сашка, что-то мне жрать захотелось. Ну его к бесам, заедем на той пригорок, еще раз подтормозим...
Над землей басовито гудели шмели. Припадали к головкам душистого клевера. Вершина холма сочилась насыщенной зеленью, как половинка яйца, покрашенного к Пасхе зеленкой. За тоненькой ниткой реки Грязнухи, раскачивались саженцы тополей, виднелась околица далекого хутора.
Мы с Пимовной ели станичный хлеб, запивая его теплой водой из колодца. Кони грызли пресные мундштуки, перебирали ногами, отбивались волосяными хвостами от приставучих оводов.
Под безмятежным небом лежала страна, где десять голодных, живущих по правде, всегда накормят одиннадцатого, у которого правда своя. Человек слаб, но всегда найдет оправдание своим слабостям. Это тоже одна из правд. Я как никто понимал и бабушку Катю, и атамана Пима. Теряя страну, они, как и я, теряли себя. Это нетрудно, принять новую власть. Но как это сделать, если новая власть не принимает тебя?
Ни облачка в окоеме, ни знака тревоги...
Глава 19. Все не так
Домой мы добрались к вечеру. Бабушка как будто бы ждала за калиткой. Выскочила, а в глазах слезы. И дед от порога:
– А вот и наш Сашка приехал!
Они всегда радовались моему появлению. Даже, когда я просто возвращался из школы. Если и есть на свете восьмое чувство, то это любовь. С уходом моих стариков, она умерла. Во всяком случае, я больше ее не видел.
Дед ушел помогать Екатерине Пимовне, управляться с телегой и лошадьми. Дождавшись его, Елена Акимовна тащит меня к столу:
– Проголодался, унучок?
– А то!
Сегодня на ужин фаршированный перец. И где они его только добыли в начале июня?
– Анька вчера из Натырбова привезла, - поясняет хозяйка, нарезая скибками хлеб, - из колхозной теплицы.
– Как она?
– Дык как?
– бабушка застывает руками, удивленно глядит на меня. Такие вопросы я, на ее памяти, не задавал.
– Анька как Анька, - она снова берется за нож.
– Умотала с утра на первый ахтобус. Сон ей дурной приснился. Как будто она в церкве стоит, босиком и простоволосая, в ей ни единой иконы, а вместо купола звезды. Не случилось бы что.
– Тако-ое, - отзывается дед.
– Вот тебе и "такое", старый дурак!
– ни с того ни с сего, вспыхивает Елена Акимовна.
– Пашка сказала, что все не к добру. Разрушенный храм это к бедности, страданиям и болезни.
– Тю на тебя!
Я поперхнулся, закашлялся. Уж больно дурной сон бабушки Ани перекликался с событиями минувшего утра. Неужели дошло? Взрослые прекратили словесную пикировку и принялись в две руки, колотить меня ладонями по спине.
Некоторое время, все ели молча. Начинка постная: капуста, лук, помидоры и, собственно, сам перец. Подлива насыщенная, густая. Бабушка еще не привыкла, что я теперь ем все подряд. А может быть, просто захотела побаловать. Специально для меня, четыре перчины набиты рисом, сдобреным мясным фаршем. Ну, еще бы, добытчик! В закрытой веранде одуряющее пахнет клубникой. На мой маломощный пай, Пимовна выделила полный эмалированный тазик: