Христианская альтернатива революционным потрясениям в России. Избранные сочинения 1904–1907 годов

Неплюев Николай

Это заставило нас понять, более того, выстрадать понимание того, как много накопилось недоразумений, как много взаимного непонимания между людьми умными и добрыми, между людьми, которые легко могут и, следовательно, нравственно обязаны понять друг друга и оказать друг другу нравственную поддержку. Это заставило нас понять и то, как много затраченной энергии, как много драгоценного жизненного опыта теряется для многих поколений человечества из-за этих недоразумений и предубеждений, вызывая презрительное равнодушие и даже враждебность к таким явлениям жизни, которые могли бы стать драгоценным вкладом в общую сокровищницу человечества, быть драгоценным опытом для него, предотвратить повторение роковых ошибок, оберечь его от многих ненужных страданий.

Если всё сказанное мной послужит к выяснению прискорбных недоразумений между людьми умными и добрыми, из числа верующих и неверующих, поколеблет предубеждения против веры, оклеветанной торгующими в храме христианства и образующими его в вертеп разбойников, создаст из дела нашего братства

соединительную черту между Церковью и неверующими друзьями человечества и даст возможность многим воспользоваться опытом жизни нашей во благо человечеству на дело созидания живой и здоровой клетки общественного организма, цель моя будет достигнута и я почувствую себя вполне удовлетворённым.

Дорогие братья и дорогие сёстры по человечеству, по делу мира и единения в братолюбия! Станем выше всех накопившихся недоразумений и предубеждений, протянем друг другу руки не только без недоброжелательности, но и без всякого недоверия друг к другу. В единении сила! Соединимся дружно на дело мирного прогресса, во благо человечеству. Пусть станет лозунгом нашим: долой борьба и вражда! Путём мирного прогресса – к мирному благоденствию!

Н. Неплюев

Воздвиженск

3 ноября 1904 г.

Открытое письмо к учащейся молодёжи [19]

Дорогие товарищи!

С вами говорит человек, называющий вас товарищами не потому, что состоит теперь гимназистом или студентом, не потому, что разделяет современные взгляды и симпатии большинства из вас. С вами говорит человек, приближающийся к могиле, имеющий право назвать вас товарищами потому, что пять лет был студентом петербургского университета [20] и около трёх лет вольнослушателем Петровской академии [21] , человек, имеющий право искренно назвать вас дорогими потому, что искренно желает вам добра и болеет за вас сердцем. Прочтите терпеливо и без предубеждения обращённое к вам слово старого товарища, это – слово искреннего доброжелательства и жизненного опыта. Многое было мною не только пережито, но и выстрадано. Этим опытом пережитого и выстраданного я хочу с вами поделиться, чувствуя, что не исполнил бы нравственного долга пред вами, если бы этого не сделал. Мною много напечатано. Во всех моих сочинениях я говорю на языке веры. Знаю, что этот язык для большинства из вас чужой, непонятный язык, и потому буду говорить с вами на языке жизненного опыта, обращаясь к вашему человеческому уму и к вашему человеческому сердцу.

19

Печатается по изданию: Неплюев Н.Н. Открытое письмо кучащейся молодёжи: Отдельные оттиски из журнала «Церковный голос» за 1906 г. Санкт-Петербург: Синод, тип., 1906. 43 с.

20

Николай Неплюев учился на юридическом факультете Императорского Санкт-Петербургского университета в 1870–1875 годы.

21

В 1878–1880 годы Николай Неплюев был вольнослушателем Петровской земледельческой академии (ныне – Тимирязевская сельскохозяйственная академия).

Желая предотвратить возможность недоразумений, спешу предупредить вас, что я «верующий» не в рутинном смысле этого слова, что вера моя для меня не успокоение совести и не побуждение к бездеятельности в этой жизни, в расчёте на лучшую жизнь за гробом; вера моя – не только утешение в скорбях, а наибольшее и наилучшее удовлетворение всех высших потребностей ума и сердца моего, требует от меня разумной деятельности на благо общее и даёт мне совершенно определённую программу упорядочения жизни на началах широкой свободы добра, справедливого равенства и реального честного братства жизни и труда: одним словом, даёт мне совершенно определённую программу мирного прогресса человечества по пути к прочному мирному благоденствию народов.

Это ручается вам и за то, что я не консерватор, отстаивающий вековую рутину политического и социального строя, не оппортунист, приглашающий мириться со злом под предлогом несвоевременности добра, и не «буржуй», как вы выражаетесь, из своекорыстных расчётов не желающий лучшего будущего для человечества и не сочувствующий «освободительным движениям», способным созидать это лучшее будущее.

Что это так, я доказал на деле, всей жизнью своей, каждым словом моих сочинений и всей моей деятельностью. Мой «демократизм» я доказал не на словах только, а тем, что слил мою жизнь с жизнью простого русского народа в той форме, в которой по совести считал это наиболее полезным для него: воспитывал детей народа, любя их как собственных детей, и предлагая желающим из них стать братьями моими на всю жизнь и в самом полном смысле этого слова, какой дала мне понять искренняя братская любовь к ним.

Мою преданность истинному «освободительному движению» я доказал тогда, когда ещё эти слова никем не употреблялись, действовать в этом направлении не было модой, не могло быть увлечением общим течением или вынужденной уступкой общественному мнению. Вся моя деятельность, основанная на самостоятельном убеждении, сознательной вере и насущной потребности любящего сердца, имела несомненный характер освободительного движения, освобождая умы и сердца от рутинных предрассудков, призывая на путь широкой свободы добра и реального братства в жизни и труде по свободному изволению любви, без всякого принуждения и насилия над кем бы то ни было. Во всём, что я предлагал, я был неизменно верен идее свободы, и то освободительное движение, на которое я работал и на которое давно призывал, ни в чём не погрешало против права свободы и не посягало ни на чьи права.

Так называемый «аграрный вопрос» был давно решён мною тогда, когда этот вопрос в печати совсем

не поднимался, и решён мной в такой мере, в какой не решаются его поставить в своих программах партии, наиболее желающие заручиться сочувствием народных масс: я просто отказался от личной семьи, отказался передать мои права крупного землевладельца прямым наследникам моего имени, моего имущества и моих исключительных прав. Крупных землевладельцев в лице моей личной семьи я заменил трудовой общиной в лице Трудового братства, не первыми встречными, не мелкими собственниками, отличающимися только количеством своего имущества от собственников крупных, что совсем не решает никакого вопроса, ни аграрного, ни социального, а только и может быть временным паллиативом, годным не для прочного устроения мирного благоденствия страны, а только для самообмана слабых умов и подкупа столь же слабоумного общественного мнения, – а трудовой общиной людей, одушевлённых высоким идеалом самоотверженного, бескорыстного труда на пользу общую, дисциплинированных любовью, способных пользоваться братской свободой, не злоупотребляя ею, трудовой общиной, представляющей из себя здоровую, живую клетку общественного организма, ту живую, здоровую клетку, без которой никакой живой организм ни быть здоровым, ни даже вообще жить не может, трудовой общиной, в которой по самой сути её могут жить и действовать только здоровые общественные элементы, представители истинной свободы, способные на свободное созидание и неспособные покушаться на чью-либо чужую свободу и совершать какие-либо насилия над чужой личностью и чужим имуществом. Этому Трудовому братству я передал при жизни моей в собственность всё моё имущество без всякого выкупа, обеспечив возможность существования центрального Трудового братства с двумя сельскохозяйственными школами, мужской и женской, и после моей смерти материальную возможность учреждать неограниченное число отделений Трудового братства, имеющих стать самостоятельными трудовыми братствами, как в России, так и в других странах.

Вы видите, что вы не имеете основания смотреть на меня как на суеверного мистика, утешающего себя и других в деле духовной проституции и покладистой уживчивости со злом земной жизни надеждами на добро жизни загробной, ни как консерватора, принципиально враждебного всякому освободительному движению и всякому прогрессу в направлении лучшего будущего для человечества, ни как на «буржуя», цепко держащегося за своё добро, не желающего ни с кем делиться своим достоянием и, напротив, желающего всех эксплуатировать в свою пользу и обирать ради собственного обогащения.

Все это даёт мне право надеяться, что вы не отнесетёсь ко мне с предвзятым недоброжелательством, согласитесь меня выслушать и выслушаете меня внимательно, честно, по совести проверив сказанное мной, приняв то, что будет в словах моих убедительно для ума и сердца вашего.

Рутине жизни, тому, что развращало умы и сердца, тому, что делало силу зла в жизни, я настолько не сочувствовал, что заслужил репутацию пессимиста, упорно призывая к лучшему и, следовательно, твёрдо веря в возможность этого лучшего будущего для человечества. В сочинениях моих я беспощадно клеймил зло рутины жизни, давно предсказывал неизбежность того озлобления, той грубой братоубийственной борьбы, в которые мы теперь погружены. Моих доводов не опровергали, а голословно говорили, что я преувеличиваю. Так и моей программы мирного прогресса не опровергали, не заменяли иной программой свободного созидания мирного благоденствия, а просто её замалчивали, как нечто не стоящее внимания, одни – мирясь с рутиной и желая бессрочного коснения в ней, другие – веруя во всемогущество буквы законов и учреждений, стремясь добиться «либеральных законов» и «свободных учреждений» для людей, не способных пользоваться свободой, не злоупотребляя ею, третьи – предпочитая во имя свободы призывать к насилию, отрицающему право свободы за другими, требуя её лишь для себя. Все отвергали мою программу, не желая личного самоусовершенствования, без которого я не признаю возможным и никакого улучшения жизни. Все твёрдо решили, что человечество надо брать таким, каким оно есть, что оно может оставаться гордым, злым, корыстным, беспринципным и распущенным, что дело не в том, чтобы человечество стало лучшим, а только в том, чтобы оно, так или иначе, «устроилось». Одни понимают это «устроение» человечества в смысле «обуздания», внешнего порядка и «благочиния», внедряемых путём политических и социальных «намордников», другие – ещё более наивно: в смысле широкой свободы проявления этих скотоподобных индивидуальностей! Все дружно решили, что всё дело в формах политической и социальной жизни, а не в характере «свободно самоопределяющихся индивидуальностей». Именно с этой точки зрения все дружно, консерваторы, либералы и радикалы, отвергали, или, вернее сказать, игнорировали мою программу и самую возможность самоусовершенствования совместно с соответствующим ему прогрессом жизни, признавали ненужной утопией. Так продолжают смотреть на мою программу упорядочения жизни и бесконечного мирного прогресса для человечества даже и теперь, когда я не на словах, а на деле доказал возможность быстрого духовного перерождения для человечества и соответственно тому такого мирного благоденствия, на которое очевидно неспособно громадное большинство наших современников. Факт духовного перерождения обыкновенных крестьянских детей в культурных людей, сознательно и самоотверженно, разумно устрояющих свою жизнь на совершенно новых началах, облагораживающих всю их жизнь, все роды труда и все отношения, и это в результате всего пяти лет воспитания в нашей сельскохозяйственной школе, налицо, отрицать его невозможно. От него отделываются, давая этим облагороженным и возвышенным человеческим индивидуальностям насмешливое название «новой породы людей», или ещё более бессмысленную кличку «неплюевцев». Факт существования Трудового братства и недосягаемого для окружающего общества мирного благоденствия на лоне его тоже налицо, как и то, что результаты эти достигнуты при самых неблагоприятных условиях, тоже в очень короткий срок. И от этого факта, отрицать и игнорировать который нельзя, отделываются, называя наше Трудовое братство «оазисом», совершенно нелепо утверждая, что то, что осуществлено у нас, не может быть осуществлено другими и в других местах, не может быть принято как общая программа упорядочения жизни путём мирного прогресса в направлении мирного благоденствия народов.