Христианская традиция. История развития вероучения. Том 2. Дух восточного христианства (600-1700)

Пеликан Ярослав

Богословские причины раскола

Несмотря на то что в значительной мере раскол между Востоком и Западом начался из-за политического и церковного разлада, в нем отразились и те основные богословские разногласия, важность которых нельзя ни преувеличивать (как это делали противники), ни преуменьшать (как делают современные историки). Наверное, было бы преувеличением сказать, что "с интеллектуальной точки зрения разрыв между латинянами и греками возник потому, что каждая сторона стала считать абсолютными и непримиримыми некоторые несходные представления об Истине и ее разнящиеся интеллектуальные образы" [1636] , и тем не менее документы раскола действительно показывают всю глубину интеллектуального отчуждения, развившегося между двумя регионами христианского мира. В контексте строгого святоотеческого различия между "расколом" и "ересью" [1637] обе стороны могли обвинять друг друга не столько во втором, сколько в первом. Хотя слова папы Павла 1-го о "греческих еретиках, обдумывающих и замышляющих, как уничижить и сокрушить святую, кафолическую и апостольскую Церковь" [1638] , были, по-видимому, обращены к иконоборцам, в конечном счете такими эпитетами награждались обе Церкви. Называя Константинополь местом, где текут источники православия [1639] , Фотий, быть может, полагал, что Рим таковым не является. Независимо от того, имел он это в виду или нет, Михаил Керуларий пошел гораздо дальше, обращаясь к православным с таким призывом: "О вы, православные, бегите общения тех, кто принимает лжемудрствующих латинян и мнит их первыми христианами в кафолической и святой Церкви Божией!" [1640] . Ибо, говорит он немного погодя, "папа — еретик" [1641] . Таким образом, обвинение касалось не только раскола, но и ереси: Церкви расходились между собой в вероучительных вопросах.

1636

Shеrrard (1959) 50

1637

См т.1-й, стр.69 оригинала.

1638

Paul.I.Ep.27 (PL 98:183; MGH Ep.3:539)

1639

Phot.Enc.2 (PG 102:721)

1640

Cerul.Panop.26.1 (Michel 2:244)

1641

Cerul.Panop.36.2 (Michel 2:254)

Однако

не все расхождения были вероучительными. По словам одного из "восточных" обе стороны признавали, что "отцы дозволили использовать (некоторое) вещи адиафорично" [1642] , то есть не считать их правильными или неправильными. Что касается латинян, то многие возражения греков они отвергли [1643] как "тщетные вопросы, принадлежащие не столько делам духовным, сколько мирским", и как "суемыслие" [1644] . В значительной мере споры и взаимные опровержения касались местной самобытности обрядов и обычаев, которые задевали тех, кого учили, что существует лишь один правильный способ их соблюдения, как то было раскрыто ранней Церковью в связи с иудейскими законами о пище \ [1645] . В принципе легко было утверждать, что адиафора действительно имеет место, однако на практике не так-то просто было определить, какие обряды действительно таковы, а какие значимы для вероучения [1646] , особенно в той культурной среде, где в литургических действах всегда усматривался символический смысл. Фотий утверждал, что там, "где нет никакого отвержения веры или оставления всеобщего кафолического установления", соблюдающие тот или иной обычай не поступают несправедливо, равно как не соблюдающие его не нарушают закона, ибо среди разных людей существуют разные обычаи и правила [1647] . В ответ на это Николай тоже допускает существование "различных обычаев в разных церквах, доколе им не противостоит канонический авторитет, ради коего должно их избегать" [1648] . Последний, конечно, не легко поддавался конкретному соотнесению, однако, когда латиняне не желали спорить о монашеской тонзуре [1649] , находя этот спор неуместным, а греки, в свою очередь, считали адиафорой ношение бород духовенством [1650] , все это говорило о том, что обе стороны признают наличие невероучительных расхождений, то есть таких, в которых "ничего нет от вероучения, в коем полнота христианства" [1651] .

1642

Petr.Ant.Ep.Cerul.7 (Will 194)

1643

Aen.Par.Greac.pr. (PL 121:689)

1644

Humb.Dial.22 (Will 105)

1645

См.т.1-й, стр.13–14

1646

Ans.Hav.Dial.2.pr. (PL 188:1161)

1647

Phot.Ep.1.2 (PG 102:605)

1648

Nicol.I.Ep.86 (MGH Ep.6:451)

1649

Ratr.Greac.4.5 (PL 121:322)

1650

Petr.Ant.Ep.Cerul.6 (Will 193)

1651

Ratr.Greac.4.1 (PL 121:303-4)

Порой, основываясь на слухах, впечатлениях какого- нибудь путешественника или неверном переводе, стороны обвиняли друг друга в отвержении этого вероучения. Независимо от того, откуда брались эти обвинения, они были взаимными. В силу некоторых причин с обеих сторон предметом таких обвинений стало учение о Марии. Уже в 5-м веке "те, кто стремился омрачить латинскую чистоту греческим громовержением" [1652] , подвергались критике за то, что неподобающе учат о подлинных ее именованиях. В трактате 9-го века, посвященном вознесению Девы и написанном под псевдонимом в форме послания некоего Иеронима, "восточные" обвинялись в том, что они "омрачают вас тьмою своего сладкоречия и дурманят (вашу) латинскую чистоту (своею) греческою смутою"; в качестве противоядия он призывает своих латинских читателей "подражать благословенной и славной Деве, которую вы любите и чей праздник ныне празднуете" [1653] . С другой стороны, на Востоке франков обвиняли в том, что те "именуют матерь Господа нашего Иисуса Христа лишь Святою Девою, но не Богородицею" [1654] . Среди прочих обвинений, возводимых греками, было и то, что латиняне "не поклоняются мощам святых" [1655] (и это в 11-м веке, когда ревность о мощах была одной из причин, заставивших западных христиан начать крестовые походы).

1652

Petr.Chrys.Serm.145 (PL 52:590)

1653

Radb.Cog.13 (PL 30:136)

1654

Ps.Phot.Franc.10 (Hergenrцther 65)

1655

Cerul.Ep.Petr.Ant.1.14 (Will 183)

Однако в сравнении с этими ложными обвинениями более важным и значимым было признание обеими сторонами их общей веры и единой верности православному кафолическому преданию. Среди всех видов общения самым благородным было общение веры и истинной любви, представленное "верою вашею и нашей" [1656] . По сути дела, противоборство разворачивалось среди тех, кто желал быть "православными христианами, неколебимо пребывающими в учении чистоты и должным образом — в древних обрядах и установлениях, переданных святыми отцами как закон" [1657] . Перечисляя авторитетные источники этой православной веры (Писание, соборы, отцы, "общепринятые понятия", разделяемые всяким разумным человеком, а также неписаное и мистическое предание Церкви), Восток обвинял Запад в том, что тот нарушает норму, принятую — по крайней мере, в теории, — обоими [1658] . На такие обвинения Запад отвечал утверждением верности той же норме. Вновь и вновь приводился отрывок из Книги Притчей (Притч.22:28): "Не передвигай межи давней, которую провели отцы твои" [1659] . Библейские обетования и повеления относились как к Востоку, так и к Западу [1660] . Применительно к Западу (а также, хотя и не столь очевидно, к Востоку) это предполагало, что в пределах одного большого предания могут существовать различные местные особенности, так что, если тот или иной отец Церкви излагал какую-либо своеобразную идею, это не лишало его возможности по-прежнему оставаться среди всех остальных [1661] . Однако, как продолжали утверждать восточные богословы, верность отцам означает, что, согласно сказанному Павлом ("Но если бы даже мы, или ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема" [1662] , Церкви и ее богословствующим нельзя ничего привносить в воспринятую сокровищницу веры [1663] .

1656

Phot.Ep.1.1 (PG 102:589)

1657

Cerul.Panop.37.2 (Michel 2:254)

1658

Nicet.Byz.Lat.24 (Hergenrцther 126)

1659

Episc.Ger.Greac. (PL 119:1211); Ratr.Graec.3.1 (PL 121:271);

Leo X.Ep.Petr.Ant.5 (Michel 2:464)

1660

Ratr.Graec.3.1 (PL 121:272)

1661

Ans.Hav.Dial.1.2 (PL 188:1143); Phot.Ep.1.24.20 (PG 102:813)

1662

Гал.1:8

1663

Phot.Myst.69 (PG 102:348); Cerul.Panop.7.2; 24.2 (Michel 214; 242)

Неприятие вероучительных нововведений, столь характерное для восточной теологии, разделялось и западной. Каролинские Книги, например, в своем противостоянии восточному (как они считали) учению о "поклонении" иконам основывались на предпосылке, гласившей, что "мы, довольствуясь пророческими, евангельскими и апостольскими Писаниями, напитавшись установлений святых православных отцов, никогда в своих учениях не уклонявшихся от Того, Кто есть путь, истина и жизнь, и пребывая в верности шести святым и вселенским соборам, — отвергаем всякие словесные нововведения и все безумные измышления новых речений" [1664] . Таким образом, даже западное добавление к тексту Никейского Символа приходилось защищать как учение, которое было "со всем тщанием изучено святыми отцами", однако "долгое время пребывавшее в отвержении" [1665] и посему ныне кажущееся чем- то новым. Не западная, но именно восточная Церковь, отъединившись от Рима и усвоив свои собственные правила, "дерзала на нечто новое и своеобычное" [1666] . В ответ на это Керуларий, приводя, как ему казалось, слова Иоанна Златоуста, причину расхождений между Востоком и Западом усматривал в "нововведении итальянцев" [1667] . Если таковой причиной были "отход от учения и нововведение", их надо искать не на Востоке, где "сохраняются апостольские и святоотеческие формы православного учения" [1668] . Обе стороны принимали единую веру и утверждали, что всячески избегают любого новшества или добавления, усматривая в них отклонение от нее [1669] .

1664

Lib.Car.pr. (MGH Conc.Sup.2:4)

1665

Smarag.Spir. (PL 98:924)

1666

Ans.Hav.Dial.3.3 (PL 188:1211)

1667

Cerul.Panop.14.3 (Michel 2:228)

1668

Petr.Ant.Ep.Leo IX.1.2.2 (Michel 2:448)

1669

Cerul.Panop.8.1–2 (Michel 2:216-18)

Так или иначе почти весь спор, разворачивавшийся в контексте этой общей веры, сопрягался с экклезиологическими вопросами, с проблемами церковной организации и церковной практики. Спор об апостольском правлении (как оно было изложено в хартии Петрова главенства, то есть в 16-й главе Матфея (Мф.16:18–19) был, конечно, и экклезиологической проблемой. Он настолько сильно заявлял о себе в сочинениях спорящих между собой богословов, что другие экклезиологические различия отступали на второй план. Наверное, можно было бы сказать, что, если бы удалось определить вероучительную основу этого спора о власти, все остальные различия можно было бы уладить или просто обойти стороной. Тем не менее в том, что касается церковного устроения и практики между Востоком и Западом действительно наблюдалось реальное расхождение, предполагавшее определенные вероучительные моменты, несмотря на то что, по крайней мере, некоторые из них сами по себе не были строго вероучительными.

Если связь между римским патриархом и четырьмя другими патриархами христианского мира была предметом внимания не только церковной администрации, но и церковного вероучения, соотношение между епископами и низшим духовенством не могло трактоваться только на уровне ответственности за благочинное устроение церковных дел, но должно было сказываться на вероучительных суждениях, а те, в свою очередь, на них. Когда Восток и Запад столкнулись между собой по вопросу о том, насколько правомочным было неподобающе поспешное возведение Фотия из мирян в патриархи, речь шла не столько о вероучении, сколько о церковном управлении и церковной политике. В свое оправдание Фотий счел возможным сослаться на Амвросия, который тоже миновал промежуточные стадии избрания [1670] , однако папа Николай возразил, сказав, что оба случая не совсем похожи друг на друга: отчасти потому, что возведению Амвросия сопутствовали чудеса (чего не было у Фотия), и отчасти в силу того, что поставление Амвросия епископом Медиоланским не сопровождалось осуждением и низложением его преемника, тогда как возвышение Фотия до сана константинопольского патриарха совершилось в ущерб Игнатию [1671] . Независимо от того, в какой мере патриаршество Фотия сказалось на возникновении "Фотиева раскола", само по себе оно не отражало тех вероучительных расхождений, которые существовали между Востоком и Западом в определении епископского служения и его полномочий, равно как и в понимании священнического служения как такового.

1670

Phot.Ep.1.2 (PG 102:609)

1671

Nicol.I.Ep.85; 86 (MGH Eip.6:444-45; 449)

Эти расхождения заявили о себе в связи с двумя другими административными вопросами: правильного совершения таинства миропомазания и обязательного безбрачия духовенства. На Востоке миропомазание обычно совершал приходской священник, тогда как на Западе это подобало лишь епископу. Обосновывая эту епископскую привилегию, западные богословы ссылались на слова из Евангелия от Иоанна (Ин.20:22), сказанные апостолам и через них — их преемникам, которые были не пресвитерами, но, строго говоря, только епископами. "И, по сути дела, меж пресвитерами и епископами есть различие, и не обыденное: пресвитеры вкупе с иными из церковного звания посвящаются чрез служение епископов, но епископы не благословляются пресвитерами" [1672] . Следовательно, миропомазание, благодаря которому принявший крещение мирянин вводился в подобающее ему церковное достоинство, должно совершаться епископом. Другим практическим вопросом церковного устроения и служения, превратившимся в вопрос вероучительный, стало западное настояние на безбрачии. Когда дело зашло так далеко, что стали расторгаться брачные узы уже вступивших в брак священников [1673] , на Востоке сложилось особое противление этому настоянию, воспринятому как нарушение абсолютного учения Христа [1674] . Однако помимо этого сам закон о целибате выходил за пределы церковного авторитета. "Кто, — вопрошает восточный богослов, — наделил вас преданием о том, будто вам должно запрещать браки иереев и отрешать их от брачных уз? Какой учитель Церкви оставил вам столь нелепое предание?" [1675] . Несмотря на то что целибат представлял собой проблему не столько вероучительную, сколько благочиния и канонического права, он тем не менее превратился и в первую.

1672

Ratr.Graec.4.7 (PL 121:333)

1673

Cerul.Sem. (Will 159)

1674

Мф.19:6; Мк.10:9

1675

Nicet.Steth.Antidial.15.1 (Michel 2:338)

То же самое распространялось и на другие различия в области церковной жизни, и особенно на расхождения в литургии и практическом благочестии. Хотя обе стороны и признавали допустимость местных различий в обычаях, они легко переходили и в сферу вероучительную. Еще во времена Августина латинская Церковь знала, что есть люди, "которые — и большинство их из восточных пределов — не совершают ежедневного участия в Вечере Господней" в отличие от западного духовенства, тяготевшего именно к такой практике; тем не менее это расхождение было "неповреждающим" [1676] . Теперь же в обряде сформировались и другие подобные расхождения. Так, например, Запад критиковал Восток за то, что там во время совершения евхаристии с вином смешивается вода [1677] . Когда греки начинали утверждать, что их обычай подлинен, "западные" спрашивали: "Почему же тогда о таких насущных вопросах ничего не было упомянуто на Никейском и других четырех вселенских соборах? Стало быть, до шестого собора греки и латиняне постоянно небрегли вопросом о литургии и посте и все шесть столетий после страстей Христовых пребывали в сил делах в заблуждении? Или, быть может, это было ведомо грекам, а римляне оставались в неведении?" [1678] . За исключением тех случаев, когда сказывался особый авторитет папы, церковное право, определяющее соблюдение поста, могла не взыскивать для этого божественного подтверждения, "ибо в различных пределах", причем даже в самой западной Церкви, "воздерживаются по- разному" [1679] . Поэтому такие вопросы "излишни", хотя они легко могли слиться с другими, более вероучительными, причем такое наблюдается даже у западных полемистов, как об этом, в частности, свидетельствует латинский трактат, озаглавленный "О вере в Святую Троицу, против ереси греков", но на самом деле представляющий собой перечень цитат из Августина о Великом Посте [1680] .

1676

Aug.Serm.Dom.2.7.26 (CCSL 35:114-15)

1677

Ans.Hav.Dial.3.20 (PL 188:1241-45)

1678

Humb.Resp.Nicet.20 (Will 143)

1679

Aen.Par.Graec.175 (PL 121:741)

1680

Episc.Ger.Greac. (PL 119:1201-12)

По причинам, которые мы описали выше, к особой области относились различия в использовании изображений. Из далекой Печерской Лавры (монастырь в Киеве), против латинян возносился упрек в том, что они не почитают икон [1681] . В этом, равно как и в других полемических выпадах против них, Киев вторил Константинополю, и в этом есть своя причина: "показательно, что все антикатолические полемические трактаты, ходившие по Руси в Киевский период, представляли собой или переводы с греческого, или были написаны жившими там греками" [1682] . Порой Запад обвиняли в непочитании не только икон, но и мощей [1683] , и, по меньшей мере, один восточный писатель зашел так далеко, что начал утверждать, будто латиняне "в своих церквах не поставляют изображений святых, а лишь единое распятие" и что они изображают его только в изваянии [1684] . В основе такой критики лежало воспринятое "западными" ложное представление об иконах, выраженное в формуле из Каролинских Книг, направленной одновременно против иконоборцев и иконопочитателей. "Мы не сокрушаем (образы) вместе с первыми и не почитаем их со вторыми", — гласит она [1685] . Несмотря на то что вскоре на Западе благочестивое восприятие святых изображений пошло дальше пределов, временно положенных каролингским богословием, в литургии латинской Церкви образы никогда не играли той роли, которая им выпала на Востоке. В этом смысле, несмотря на полемические преувеличения и превратные сведения, между двумя Церквами действительно сохранялось принципиальное различие, которому — в силу того, что на Востоке в 8–9 веках богословие иконописания продолжает обретать ясную форму выражения — суждено было отозваться и в области вероучения.

1681

Попов 75; Макарий 2:343

1682

Cerul.Ep.Petr.Ant.1.14 (Will 183)

1683

Cerul.Ep.Petr.Ant.1.14 (Will 183)

1684

Ps.Phot.Franc.8 (Hergenrцther 65)

1685

Lib.Car.pr. (MGH Conc.Sup.2:6)