Христианский квартал
Шрифт:
– Простите, я забыл представиться. Меня зовут Колобок.
– Очень приятно. Какое редкое имя. А меня зовут просто: Лиса.
Колобок и не заметил, как они оказались у большой норы под поваленным серым столбом из тех, что поддерживали зелёный потолок в лесу. Лиса грациозно проникла в нору и закатила следом Колобка. В интригующем полумраке норы Колобок разглядел множество коричневых, помятых салфеток неправильной формы, какие-то белые палочки с цветным пухом, двое маленьких красных сапожек, а среди всего этого - наполовину съеденый Кусок Сыра. Тот самый. "Мир тесен" - подумал Колобок, но вслух ничего не сказал,
– Вот. Вот так и живём.
– она провела роскошным хвостом по своим аппартаментам, - Тесновато, конечно, и сыровато, но вполне сносно. Да и много ли теперь уже мне надо, на старости лет?
– Не говорите так!
– воскликнул Колобок, - Вы совсем не старая! Быть может разве что жизненным опытом, который только ещё тоньше оттеняет женскую красоту.
– Ну что Вы...
– Лиса зарделась.
– Честное слово: Вы столь изумительно прекрасно выглядите, что по виду я бы не дал Вам и двух дней!
– Да Вы мне льстите...
– Помилуйте, сударыня! И в мыслях не было! Говорю Вам как на духу. Я, знаете ли, кривить душой не привык, у меня к тому же её и нет, так что я всегда говорю прямо, всё как есть!
– Знаете, мне никто никогда таких слов не говорил!
– расчувствовалась Лиса.
– Даже муж-покойничек... Он хоть и молодец был во многих отношениях, но по части ласковых слов, прямо скажем, не Демосфен. Только и слышно было: "подай, старая, рыбы! Как это так нету? Быть того не может! Иди да налови, коли нету!" Строгий он у меня был. Весь в прежнего хозяина. Однако и в обиду меня не давал, заботился, как мог. Что ни говори, а за ним я была как за каменной стеной. Вот уже почитай два года, как Господь прибрал его, земля ему пухом! Вот и сапожки от него остались, я их храню как память...
– Лиса томно вздохнула, а затем махнула лапкой: - Ой, да я опять заболталась! Давайте-ка сюда Ваш бок, попробуем что-нибудь придумать. А Вы как оказались в наших краях? - спросила она, залепляя и разглаживая вмятины от когтей Медведя на боку Колобка.
– Виною тому невероятное стечение обстоятельств. Против воли мне пришлось оставить родимый очаг и пуститься в странствие, не сулившее ничего, кроме бед и лишений. Но по безграничному милосердию Всевышнего мне выпало несказанное утешение: встреча с Вами...
Лиса покачала изящной головкой:
– Когда Вы это рассказали, мне сразу невольно вспомнился один из моих братьев. Когда я ещё была лисёнком, он ушёл из норы и не вернулся. Больше мы ничего о нём не слышали. С этими братьями всегда так: они такие сорванцы. Вы должны меня понять, если у Вас есть родственники.
– Увы, нет. Я ведь не блин какой-нибудь, и не пирог. Я - Колобок. Единственный в своём роде. Колобков всегда готовят по-одному. Этому предшествует множество трудоёмких процессов, требующих немалых навыков и сноровки: поскребание по сусекам, замес теста, соление, катание, перемещение в печь при температуре не ниже 200о Цельсия...
– Ах, как это всё интересно, просто жуть как интересно!
И Колобок продолжил взахлёб рассказывать о жизни в Доме, об обитателях Кухни, о своей юности... Тем временем её проворные лапки загладили, насколько было можно, следы от когтей, а вот с вмятиной от удара, по-видимому, уже ничего нельзя было сделать. Но Колобок и думать об этом забыл, наслаждаясь обществом чарующей красоты, воплотившейся в хозяйке...
– Мне так с Вами легко и уютно.
– вдруг призналась Лиса, - будто я действительно помолодела. И словно нахожусь в какой-то удивительной сказке...
– Можете представить, у меня точно такое же ощущение!
– поддакнул Колобок, - Я думаю, это всё благодаря Вам. Вы - как фея из древних преданий...
– Ну, скажете тоже!
– воскликнула Лиса, недоверчиво покачав головой, не скрывая, впрочем, что это сравнение ей в высшей степени приятно.
И они всё говорили и говорили. В какой-то неуловимый момент удивительно легко перешли на "ты". Колобок не удержался и начал рассказывать свою печальную историю, хотя первоначально не намеревался этого делать.
– И вот, - подвёл он неутешительные итоги, - мне пришлось уйти от Бабушки и от Дедушки. Ни с чем я ушёл и от Зайца, и от Волка, и от Медведя. От тебя уж и подавно уйду. Но что делать? Видно такова уж моя судьба горемычная. Сам ведь себя не съешь!
– А так ли тебе нужно быть съеденным?
– спросила Лиса, - Разве без этого нельзя быть?
При этих словах Колобок аж подпрыгнул от ужаса:
– Нет! Ты не понимаешь, что говоришь! Это самое худшее из того, что может случиться! Если я не буду съеден, я испорчусь! Это дикий мучительный процесс. Плесень проникнет в меня и начнёт разрастаться изнутри и снаружи, я буду медленно и необратимо тухнуть, гнить, покрываться мерзким мертвенным пушком, изо дня в день бессильно наблюдая собственное разложение...
Лиса содрогнулась.
– Это... это действительно страшно...
– Да... Извини, что всё это тебе наговорил, тебе не надо было этого знать, просто прорвало...
Колобок вымучено вздохнул. Лиса горестно посмотрела на него, а затем куда-то вдаль. Они помолчали, думая каждый о своём. Колобок думал о том, что зря заговорил на эту тему. Он вовсе не собирался огорчать прелестную хозяйку. И вышло всё как-то неловко... Вместе с тем, выговорившись, ему каким-то неисповедимым образом стало одновременно и легче и тяжелее.
– Давай сделаем это.
– наконец объявила Лиса.
– Что?
– не понял Колобок.
– Давай я... тебя съем.
– Правда? Ты правда хочешь это сделать?
– Да.
– Милая моя Лисонька...
– Колобок чуть не запел от радости, - Я буду такой счастливый!
– заметив, что она замешкалась, он с тревогой осёкся: - Если тебе не хочется... то не надо...
– Нет, всё в порядке.
Она приблизилась. Стала совсем рядом. Он ощутил горячее дыхание. Почувствовал прикосновение её губ. Трепетное томление внутри... Нежное поглаживание её клыков... Предвкушение распаляло его. Ну скорее же!
И тут вдруг случилось что-то непонятное. Он ощутил холод. Она исчезла. Колобок поднял взгляд и увидел её рыжую спинку. Она вздрагивала. Послышались всхипывания.
– Я... я не могу... извини, но я не могу...
Колобок ошарашенно смотрел перед собой. И слушал её тихий плач. Ему было так плохо, как никогда. Приговор был очевиден:
– Дожно быть, я совершенно неаппетитный.
– Нет-нет!
– с жаром возразила заплаканная Лиса, - Это не так! Ты очень аппетитный и приятный на вид. Просто я не могу тебя съесть, это также противоестественно для меня, как, например, для тебя - съесть меня.