Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды
Шрифт:
— Бульда добры, бачка... Сюда сыкора пырыходыть буду.
Кто-то коснулся его плеча. Крымчак отскочил вбок, как огромный камышовый кот. И успокоился, отступил ещё, дав дорогу Христу. Тот сделал было шаг и неожиданно остановился. К нему протянулась рука. Густо-коричневая, испещренная почти чёрными и почти белыми пятнами, перетянутая сеткой жил, чёрная и иссеченная в ладони, словно каждая песчинка, перебранная ею за жизнь, оставила на ней свой след.
— Милостивец, подай, — умоляла старуха в тряпье. — Стою и стою. Не хватает.
— Дай
Старуха радостно поплелась к старосте. Высыпала перед ним пригоршню медных грошей.
— Батюшка, коровочку бы мне. Хоть маленькую.
— Тут, родненькая, у тебя на коровку не хватает.
— Время дорого, — ловила она его взгляд. — После отдам.
— Ну вот. Вот дурость бабская!
— Батюшка, коровка ж наша помирает. Лежит коровка.
Неестественно светлые, дивные, словно зачарованные, глядели на это поверх голов Христовы глаза.
— Говорю, не хватает.
— Батюшка. — Старуха кувыркнулась в ноги.
— Н-ну, ладно, — смилостивился тот. — Осенью отработаешь. На серебряную. Не та, понятно, роскошь, но — милостив Пан Бог.
Старуха ползла к иконе Матери Божьей. Пыталась ползти скорей, так как очень хотела, чтоб корова скорей встала, но иногда останавливалась: понимала — непристойно. Молодое, красивое, всепрощающее лицо глядело с высоты на другое лицо, сморщенное, как сухое яблоко. Старуха повесила свою мизерную коровку как раз возле большого пальца ноги «Циоты».
Глаза Христовы видели водопад золота... Коровку, одиноко покачивающуюся над ним... Скрюченную старуху, которая дрожала, упав на колени... Лицо старосты, глядевшего на всё это светлыми глазами.
Магдалина схватила было Христа за руку. Он медленно, чуть не выкрутив ей руки, освободился. И тогда она во внезапном страхе отшатнулась от человека, у которого трепетали ноздри.
Юрась поискал глазами. Взгляд его упал на волосяной аркан, обвязанный вокруг пояса у крымчака.
— Дай!
— Не можно. Не для того.
— Ты просто не разглядел, на что он ещё годится, — сквозь зубы произнёс Юрась. — Дай!
Он дёрнул за конец. Татарин ошалело закрутился, как волчок, подстёгнутый кнутом.
— Бачка!
Но аркан уже рассёк воздух. На лицо старосты легла красная полоса. От удара ногой упала стойка. Золото с шорохом и звоном потекло под ноги людей.
— Помогай Бог, батько, — басом сказал Фома. — А и я помогу.
К ним было бросились. Но они работали руками и ногами, как полоумные. Змеем свистел в воздухе аркан. Сыпались деньги. Хрустели, ломались под ногами свечи.
— Торговцы, сволочи! — Глаза Христовы были белыми от ярости. — Торговцы! Что вам ни дай — вертеп разбойничий устроите! Крести их, Фома! Крести в истинную веру!
Они раздавали пинки и оглушительные затрещины с неимоверной ловкостью. Через окна, через двери, со ступенек летела, сыпалась, скатьталась, выла толпа. Тумаш загнал старосту в алтарь и тот, отступая, упал в купель с водой. Фома дал ему светильником по голове.
И свершилось чудо. Двое разъярённых вытиснули из храма, рассеяли, погнали, как хотели, толпу торговцев.
У ступенек сидел с невинной мордой Раввуни и изредка молниеносно высовывал вперёд ногу — ставил подножки бегущим. Преимущественно толстым. Некоторых он успевал ещё, во время их падения, догнать пинком в зад.
Христос отшвырнул аркан.
...Перед храмом стоял остолбеневший народ и смотрел, как человек сыплет в ладони старухи золотых коней, коров, свинок... Крымчак держал на боку свой аркан и удивлённо глядел на старуху, на золото, на школяра.
— Бабуля, бедная. На, купи корову, купи всё. Никто нам, бедным, не поможет. Брешут все. Брешут все на свете. Брешут.
Молодой осторожно сжал седоусому локоть:
— Говоришь, мазурик?.. А я думаю: правду сказали. Бог пришёл. Бог. Мы люди битые. Никто, кроме Бога, не пожалел бы, не спас. Я знаю.
Татарин, услышав это, начал медленно протискиваться сквозь толпу к своему коню... Вскочил... Пустил коня галопом, прочь от храма.
Юрась закрыл ладонями глаза. Всё — от кобылы, на которой он лежал, от костров, от чёрной мессы и до этой минуты боя, — всё это переполнило его. Он не хотел, не мог глядеть на белый свет. Затем его поразила тишина. Медленно сползли с глаз пальцы.
Люди стояли на коленях.
Глава 28
ЕДА ДЛЯ МУЖЧИН
Татарин мчал нагим полем как шальной. Дважды пересаживался уже на запасного коня, давая возможность другому отдохнуть.
Вокруг было безлюдно. Ни души. Сколько глаз достанет, нигде не было видно ни человека. Только витали где-то впереди, наверное над каким-то оврагом, вороны. Кружили чёрными чаинками, но не садились — что-то тревожило их.
И кто бы подумал, что чёрное безлюдье может быть таким обманчивым?
...Яр, насколько удавалось глазом окинуть до поворота, на версту и, возможно, ещё дальше был набит людьми. Стояли нерассёдланные лохмоногие коньки простых воинов, ели сухой клевер арабские скакуны сотников. У большинства коней на ногах были овчинные мокасины, а на храпах — перевязки.