Хромой Орфей
Шрифт:
Слова, слова, слова затопляли мозг - сначала он старался понимать, потом сдался, бежал в свои собственные безрадостные мысли. Легкое прикосновение к локтю... Та, которую тут звали Моникой, предлагала ему толстую сигарету, она улыбнулась и скрыто зевнула. Тоска, правда? Бог весть отчего, но в эту минуту она была ему ближе всех остальных. Неохотно признался он себе, что стесняется при ней своего мятого хлопчатобумажного костюма и старенького отцовского галстука - будто бедный родственник... На всех лицах он прочитал ту же смесь скуки и незаинтересованности, тщательно прикрытую сосредоточенным
Часы с колонками нежно протенькали десять; Павел воспользовался моментом, когда Прокоп перестал читать, и наклонился к нему:
– Мне надо с тобой поговорить.
Прокоп не сразу понял:
– А что такое?
Он удивленно покачал головой, но потом все-таки отошел с Павлом в темный угол комнаты, откуда дышала теплом печь. За столом завязался оживленный, разговор, кто-то поставил пластинку, негромко пропела труба... Отлично! По крайней мере можно будет поговорить без помех, подумал Павел. Нечаянно оглянувшись, увидел, что из кресла на них глядят любопытные глаза.
Подозревают что-то? Глупости!
– Ну, в чем дело?
– шепотом спросил Прокоп.
Павел выложил сразу же все, не умолчал и о своих сомнениях и о встрече с эсэсовцем.
– Ну просто не могу себе объяснить. Так и не пришел. Я прождал пять часов. И никакой ошибки у меня не было, могу поклясться.
Странно! Прокоп не только слушал его с ледяным спокойствием, он даже легонько кивал головой. Потом сунул руку в карман:
– В самом деле никто не явился? Гм... И ты ничего не напутал? Не понимаю. Наверное, что-то случилось. Пакет ты уничтожил?
– Нет, принес сюда.
– Прекрасно, - одобрил Прокоп.- Правильно сделал.
За столом брызнул смех, и опять Павел заметил, как все на них смотрят. Что происходит? Прокоп повернулся, опалил собравшихся уничтожающим взглядом, но от Павла не укрылась усмешка, скользнувшая по его губам.
– Что теперь делать?
– спросил Павел.
Прокоп с важным видом положил ему руку на плечо.
– Теперь - ничего! В другой раз обернется по-другому - в нашем деле надо вооружиться терпением. А его-то у тебя и нет... Забудь этот случай, я все объясню наверху - не сомневаюсь, ты получишь и более серьезное задание. Впрочем, - добавил он, как бы желая заранее отвести возможные возражения, задачу ты выполнил. Был ты на месте? Был! В чем же дело?
– Да, но нельзя ведь... А вдруг...
– Ну... это уже не твое дело. Я-то думал, случилось что-нибудь похуже. Приходи ко мне завтра в лавку - думаю, у меня будет кое-что для тебя. Но, конечно, я не заставляю...
Не ожидая ответа, он отошел к столу, потер руки, остановил радиолу и вытащил из кармана сложенную бумажку.
– Сейчас я вам прочту одну вещь, друзья!
Бацилла, расползшийся в кресле, обстреливал Павла вопросительными взглядами. «Опять ты?..
– укоряли эти взгляды.
– Опять дуришь?» Павел сел на хрупкий пуф, сцепил пальцы на коленях и, вооружившнсь терпением, стал слушать, как Прокоп с увлечением читает собственные переводы из Лотреамона. Месса! Вот бы тебя в рейх, - вдруг с неприязнью подумал Павел, - перестал бы ломаться! Часовой налет - и завизжишь совсем не лирично! Павел стиснул зубы. Почему это все на меня таращатся? Он украдкой разглядывал лица. Встревожился. Что такое? Моника смотрит на него неподвижно, курит нервно, расточительно гасит наполовину выкуренную сигарету в переполненной пепельнице...
Павел встал с ненужной порывистостью, вышел в сумрак передней.
Когда он выходил из клозета, чья-то рука коснулась его локтя. Ганка! Видимо, ждала его - подошла, глянула на него снизу вверх:
– Вы очень сердитесь?
– Не понимаю, на что?..
– качнул он головой. Ганка бросила ему в лицо пригоршню тихого смешка.
– Так уж и не знаете!
– Маленькими пальчиками она сжала ему локоть, он не противился.
– Я только хотела сказать вам - я ни при чем. И я совсем не смеялась. Но у вас-то ведь есть чувство юмора?
– На что вы, собственно, намекаете?
– забеспокоившись, спросил он.
– Господи, я говорю об этом пакете!
– Испуганным жестом, который ей очень шел, Ганка закрыла ладонью рот.
– Батюшки, какая же я дурочка! Вечно все выбалтываю. Слушайте, вы серьезно...
– Да в чем дело?
– выдавил из себя Павел, высвобождая руку.
Ганка, моргнув кокетливо, сокрушенно вздохнула.
– Вы только не злитесь, ему иной раз приходят такие идиотские идеи... Но я, правда, ничего общего с этим не имею.
– Хорошо, - произнес он, кивнув.
– В общем ничего такого не случилось.
Ганка еще медлила, будто хотела услышать от него что-то более определенное; Павел встрепенулся, подтолкнул ее к двери.
– Идите вперед, не то еще подумают, что мы тут флиртуем... Я приду следом.
– Но вы правда не сердитесь на меня?
– Правда не сержусь. Я и без вас тут, кажется, шута разыгрываю.
Дверь захлопнулась. Павел огляделся, потрогал свое лицо - ему казалось, оно высохло от зноя, а внутри у него все цепенеет. Из комнаты донесся приглушенный смех... Спокойно, спокойно!
Он снял со стены старинный кинжал с инкрустированной рукоятью, бросился к креслу, скинул плащ, яростно перерезал бумажную бечевку, потом нажал кнопку лампочки над зеркалом - мельком увидел свое отражение - и стал внимательно перебирать содержимое пакета: несколько затрепанных номеров журнала для дам, старый прейскурант зубоврачебных инструментов, прошлогодний комплект «Фелькишер беобахтер». И - все.
Прокоп оборвал чтение на полуслове, проницательно посмотрел на вошедшего. Понял - и неподвижно замер на кушетке. Бледное лицо Павла не предвещало ничего хорошего, так же как и шаги его и прямо устремленный на Прокопа взгляд.
Все притихли; взрыв висел в теплом воздухе комнаты.
– Что с тобой?
– сухо осведомился Прокоп.
– Сам знаешь!
– не отводя глаз, сказал Павел.
Прокоп лишь покачал с серьезным видом головой, вяло улыбнулся.
– Ну и что? Ты еще не сообразил, что это было испытание? Думаешь, можно тебе так сразу и доверить...
– Хватит болтать!
Прокоп нервно закурил сигарету.
– Валяй, валяй, - сказал он облачку дыма, насмешливо щуря глаза.
– Еще что скажешь?