Хроника лишних веков
Шрифт:
– Что-нибудь требуется?
– гипостратег сделался вдруг поразительно участливым.
– Если можно, холодной воды, - попросил я.
Меня трясло и довольно сильно тошнило.
– Я говорил - кто меня слушал?!
– набатным гласом воззвал гипостратег.
– Он - посланец неба. Он - не человек, неужели не видно?
Ответом было невразумительное эхо.
– Довольно!
– оборвал эхо Демарат.
– Это - добрый знак!
Мне поднесли таз. Я опустил лицо в воду, впервые обрадовавшись холоду,
– Хвала богам, - негромко, на эллинском сказал Демарат, стоя рядом.
– Кому должно - тот оправдался.
Убрав с глаз полотенце, я посмотрел на него, а он - на меня. Так может смотреть лунной ночью трезвый умом человек на чуть приоткрывшуюся дверь склепа.
– Признаться, я тоже чуть не ослеп, - сказал он, делая доверительную улыбку.
– Я не хотел бы оказаться на его месте... Но мне кажется, ты пришел не за мной. И это уже хорошая новость.
Он отошел и что-то ткнул ногой. Я присмотрелся: от его тычка осыпался в темное пятно на земле костяной домик грудной клетки.
Рядом затопал жеребец, и над гипостратегом навис всадник.
В его опущенную руку Демарат сунул трубочку пергамента, окольцованного тесьмой.
– Вождю Эдекону! Немедля!
– отдал он команду и коротким взмахом руки метнул конного вестника далеко прочь, сквозь орду.
"Эдекон... Эдекон...
– вспоминал я, услышав знакомое имя.
– Да это же отец Одоакра, полководец Аттилы!
– вспоминал я курс Истории.
– Одоакр свергнет последнего римского императора".
Вспоминая Историю, я огляделся. Орда раздалась, оставила нам широкий круг пустой свободы и глядела в него издали с опасливым любопытством. Казалось, что все кругом безоружны.
– Посланник небес!
– нарочито громко обратился ко мне Демарат, он переменил позу для общения с равным и больше никого, кроме меня не видел.
– Твоя очередь повелевать, гипербореец!
От речки вдруг по-родному, по-дачному потянуло холодком... и где-то уютно поржала лошадка... и это показалось мне настоящим чудом... можно было жить дальше даже здесь.
В шатре уже торжественно пылали светильники, узоры-веточки искрились на зыбких стенах. Гипостратег усадил меня на тюфяки, а потом сам долго и важно устраивался.
Скатерть-самобранка вновь возникла между нами.
– Ниса!
– кликнул гипостратег.
Ниса, возникнув из небытия, уютно уселась сбоку от гипостратега, готовая слушать и не быть.
Я тронул ее взглядом, как мог, бережней.
Она оказалась не похожей на ту, которую я успел вообразить: заметно полновата, широкое лицо, глаза мельче и темнее... и сероватые дуги под глазами, и подрумяненные щеки. "Нет, нет, все равно хороша собой", - убедил я себя. Она же смотрела на меня, глядя при том чуть в сторону, а губы держа коротко и строго.
– Между прочим, римская гражданка,
– заметил Демарат, сам разливая умелой властной рукой, он явно не желал присутствия никаких слуг, рабов или телохранителей.
– Нисаэрт, красивое имя. И что она здесь делает, в этой выгребной яме, ума не приложу.
Ниса свела перышки бровей, собрала морщинки на лбу и, вытянув верхнюю губку, прикоснулась к вину.
Поглядев на ее губку издали, я закрыл глаза и во тьме упоенно глотнул раз, другой и еще. Это вино было лучше прошлого - душистее и не такое сладкое.
Демарат уже направлял ко мне горлом пузатый серебряный сосуд.
– О-о!
– оценил он мою прыть.
– Вот что надо было показать варварам. Отступились бы сразу. Амвросия на Олимпе крепче?
– Крепче!
– подтвердил я.
– Гораздо крепче.
Огни светильников и маленький уютный мир, ими освещаемый, и мое тело, и мои мысли - все потеплело и невесомо воспарило над всеми страхами, прошлыми и будущими. И меня понесло, повлекло. Я что-то рассказывал по долгу странника про свою историю, а потом и про всю древнюю Историю, которую знал с гимназии и университетских занятий.
Демарат наливал, слушая про свою родную Древнюю Историю очень внимательно. Потом один сосуд повалился, а появился новый, тяжелый и полный. И Ниса прилегла, вытянула ноги и слушала, подперев рукой голову. Демарату я как бы докладывал, а, переводя взгляд на Нису, начинал воодушевляться - и расписывал вальтерскотски историю Темных веков... всех наших темных веков... и плыл-плыл по ее плечу, и спускался по складкам ее туники, как по горной реке... и захлебываясь, выплывал на перекате ее бедра...
Демарат распарено багровел и все чаще утирал губы тыльной стороной кисти.
– Здесь можешь стать хорошем прорицателем, - ясно сказал он.
– Даже при базилевсе, если боги будут благосклонны... а похоже, так и есть. Будет немалый доход.
Это была трезвая мысль, охладившая мою голову. Я напрягся и отпечатал ее в памяти.
Мне показалось, что Демарат и вправду трезвеет. Он выпрямился - и теперь смотрел на меня пусто и прямо, как изваяние.
– Николаос, - сказал он также пусто и прямо.
– Я тебе верю.
Я не знал, что ответить, чувствуя к нему необъятную симпатию.
– Я хочу сказать тебе, - Демарат чуть склонил голову и стал смотреть на меня исподлобья, - что твои боги не ошиблись. Они послали тебя за жертвой - и вот она, прямо перед тобой.
С губ Нисы прочь слетела простоватая улыбка цветочницы. Она бросила на Демарата тревожный и очень умный взгляд.
– Не понимаю, - нарочно сказал я, поскольку очень старался в эти мгновения не понимать его.
– Дурачком тебе уже не прикинуться, - сощурив один глаз, сказал Демарат.