Хроника одного полка. 1915 год
Шрифт:
– Помолчал бы, умник!
«Была! – подумал он тогда про своих соседей. – Это они про Таню, что ли? Была! Философы! Сермяга! Тоже мне!..» Он хотел встать и спросить их, но уже не было сил, и он забылся.
Петя подъехал к самым окопам, сошёл и побрёл налево. Всё, что было справа от железной дороги, он уже прошёл и ничего не обнаружил. Слева всё было похоже. Заваленный окоп уходил далеко, где-то только просматривался, а где-то ещё имел правильный профиль. Петя, пригнувшись и всматриваясь, шёл: здесь и там были видны тянущиеся следы, он уже знал, что это следы, когда из-под земли вытаскивали людей. Он ничего не находил нового и сел на край, спускаться было опасно, на дне ещё было много пропитавшего
Он поднялся, дошёл до дрезины, за час докатил до крепости, поплёлся в каптёрку Землянского полка. Он давно обнаружил, что каптёрка проветривается и там можно дышать и спать. Он нашёл своё ложе из мешков с солдатской формой, выпил из высоко подвешенного чайника кипячёной воды и завалился. Спал так крепко, что проспал следующее утро и даже не услышал отдалённых и близких разрывов. Это русские сапёры взорвали укрепления, уничтожили крепость, а германцы не поняли, что русские уходят, и начали очередной обстрел.
5 августа была взята крепость Ковно. 7 августа пала крепость Новогеоргиевск. 9 августа после героической обороны русские войска оставили Осовец. 13-го отступили из Брест-Литовска.
19 августа к концу дня из штаба Казнакова прислали два приказа: первый снимал полк с позиций и отводил в Двинск и далее в Полоцк на отдых и пополнение, во втором был приказ срочно прибыть в штаб армии.
Первый приказ пришёл вовремя. От полка осталось три пятых, но что немного успокаивало Вяземского, что все эскадроны пострадали в одинаковой степени, такова была выучка вахмистра Жамина. Из этого следовало, что после учёбы Жамин должен вернуться в полк, а не попасть куда-то в другую часть.
Второй приказ был как приказ, и Аркадий Иванович оставил полк на ротмистра Дрока.
На следующий день вместе с начальником штаба 5-й армии генералом Миллером и несколькими офицерами он выехал в штаб фронта. Доехать не успели, с полдороги их повернули в Могилёв.
Отцу Иллариону Вяземский разрешил по приглашению протопресвитера отца Георгия съездить в Ставку, но в связи с делами отец Илларион смог выехать несколькими днями позже.
Ни с кем из офицеров-попутчиков Вяземский не был знаком. О цели вызова не сообщили.
Офицеры разговаривали между собой и довольно свободно обменивались мнениями. Они все были штабные: из штаба 5-й армии и штабов пехотных корпусов. Вяземский не выходил из боёв почти полтора месяца, конечно, не как пехота – не каждый день, – и его перебрасывали с участка на участок, но о том, что происходило выше сводного кавалерийского гвардейского корпуса Казнакова, он не был осведомлён, поэтому держался несколько в стороне. А его внешний вид был настолько «окопный», что с вопросами к нему не подходили. Ещё было примечательно то, что офицеры, ехавшие с ним, были все армейские, в своё время попавшие на Северо-Западный фронт из разных, по большей части тыловых округов, и Вяземского воспринимали как своего,
Вяземского отозвали из-под Гродно. С генералом Миллером и офицерами он встретился в Вильно. Фронт настолько сильно отступил на восток, что Ставку из Барановичей перевели в Могилёв.
Офицеры между собою рассуждали о предательстве в Петрограде и – то так, то так – лягали императрицу: все дружно они ссылали её в монастырь. Вяземского это раздражало. По долгу дворцовой службы он был её величеству неоднократно и лично представлен, хорошо её знал и понимал, что все эти разговоры происходят от проигрышей и поражений, преследующих русскую армию с самого начала войны. Офицеры тоже это знали, но, как люди простые, то есть далёкие от двора, полагали, что, удаляя из столицы государыню и отделяя её от государя, они таким образом приближают победу. Аркадий Иванович мог оборвать офицеров и призвать их к порядку, но рядом был Евгений Карлович Миллер и помалкивал. Ещё сказывалась накопленная в последних боях усталость, правда, ободряли слова командующего Павла Адамовича Плеве при последней встрече:
– Я доволен вашим полком, Аркадий Иванович. Вы подтверждаете старую нашу истину: кавалерия такова, каков её командир.
Поэтому Вяземский перестал слушать офицеров и думал одно: «Пустое! Это всё, господа, – пустое!» Он подолгу стоял у окна, любовался зеленью уходящего лета и расстраивался, когда поезд пересекал дороги, пыльные и запруженные толпами серых военных и невоенных людей.
В Ставку добрались 22 августа, и сразу стало известно, что прибыл государь. Вяземского и офицеров поселили в гостинице, не слишком далеко от дома губернатора, никаких вызовов никто не получал, поэтому отсиживались, отсыпались в номерах, встречались в ресторане за обедом, на следующий день в гостинице поселились несколько офицеров с Юго-Западного фронта, и среди них был капитан барон фон Адельберг. Вяземский ему очень обрадовался, теперь было с кем поговорить.
Гостиница располагалась близко от Губернаторской площади, на высоком берегу Днепра. Погода стояла пасмурная, влажная, было не жарко, и в ситуации вынужденного безделья всё это располагало к прогулкам и разговорам.
– А слышали, – спросил Адельберг, когда они нашли красивое место над Днепром и присели с папиросами, – что в день ангела великого князя, когда закладывали часовню, у него в руках разломился закладной камень, а через несколько дней пал Ковно, а потом приехал министр Поливанов вместо снятого Сухомлинова… И в тот же вечер издохла любимая великого князя чистокровная?
– Нет! – ответил Вяземский, он был удивлён: такое стечение обстоятельств, и все неприятнее одно другого. – Я хорошо знаю великого князя, наверное, его это повергло в глубочайшее уныние?
– Да, – дымя папиросой и рассматривая что-то в траве, произнёс Адельберг. – Я тоже хорошо знаю его высочество, но даже представить себе не могу, что в это время было у него на душе.
– И как всё сошлось! – также задумчиво произнёс Вяземский.
Они молчали долго и глядели на тихую воду Днепра. Днепр изгибался, вода текла медленно в узких берегах, и похоже было, что в такую безветренную погоду остановилась и зеркально отражает кусты и деревья на противоположном берегу.
– Николай Николаевич человек набожный… конечно, ему было тяжело!
И Вяземскому, и Адельбергу уже было известно, что государь принял решение отстранить своего дядю от верховного главнокомандования и принять эту должность самому, полностью сменить штаб и вместо Янушкевича назначить Алексеева, а тот, и это было бы логично, заменит весь штаб.
– Как вы думаете, нас вызвали, чтобы сделать предложение? – спросил Аркадий Иванович.
– Полагаю, что да, – ответил Адельберг.