Хроники Обетованного. Осиновая корона

Пушкарева Юлия Евгеньевна

"Инген, сын Абиальда, давно кричал, что намерен прибрать к рукам Феорн, - сказал дядя маме, хотя она уже занялась какими-то распоряжениями по хозяйству и слушала его вполуха.
– И больше никто не помешает ему".

"Так пусть Дорелия дерётся с Феорном, Горо... Всё лучше, чем с нами. Забудь об этом, - мама, проходя мимо, вырвала у дяди письмо.
– Лучше бы ты присмотрел себе жену. И - прости - сменил наконец-то рубашку".

У дяди Горо покраснели лицо и шея - верный признак того, что мама напрасно добавила последние слова. Но

она словно ничего не заметила. Пробежалась глазами по письму, одёрнула платье и вышла из зала.

"При Уне, - как-то придушенно пробормотал дядя Горо.
– Зачем..."

Наверное, он думал, что я тоже уже ушла.

"Не переживайте, милорд!
– с деланой бодростью сказал ему профессор Белми - до тех пор он весь вечер молчал.
– Знаю, о чём Вы тревожитесь. Что Дорелия захватит Феорн и станет в полтора раза сильнее... Но нашему несчастному Ти'аргу не привыкать к сильным врагам, ведь так?"

"Нашего несчастного Ти'арга больше нет, - сказал дядя.
– Как нет и моего брата..."

Профессор кашлянул. Дядя покосился на меня и почему-то умолк.

Он выглядел таким уставшим - мне захотелось, как в детстве, забраться к нему на колени и дёрнуть за бороду, чтобы он улыбнулся... Сейчас профессор Белми отчитал бы меня за подобное.

И мама отчитала бы - ещё строже.

Интересно, кого из двух братьев имел в виду дядя Горо? Мелдона или Эйвира? И почему упомянул только о нём - с таким горем в голосе?

Сейчас ночь, но эти вопросы не дают мне уснуть. Сама не знаю, почему.

Кулон я положила в шкатулку. Он похож на большую синюю слезу.

Запись пятьдесят третья

Не представляю, как описать то, что случилось. Сердце колотится, рука дрожит, и буквы выходят кривыми - словно мне лет шесть.

Хоть мама и говорит, что почерк у меня по-прежнему как у шестилетней...

Я волнуюсь, поэтому пишу чушь. Надо успокоиться. Начну по порядку.

Ночью вернулись кошмары - не такие, как раньше. Очень... подробные. Их было много, но я помню каждый. Они сменялись быстро, точно сценки в кукольных спектаклях... Когда я была маленькой, мама впускала в замок бродячих артистов, но потом прекратила.

Только в снах этих не было совершенно ничего смешного.

Я видела реку, залитую кровью, и молодого убитого короля со светлыми волосами. Перед смертью он прошептал чьё-то имя, но я его не расслышала.

Видела сторожевые башни города, стены и порт (мне показалось, что это похоже на Хаэдран - я была там однажды, и дядя Горо обещал свозить меня ещё, чтобы показать море); по Северному морю к городу подплывали корабли с воинами, а из воды поднималось чудище со щупальцами. У него было так много глаз - наверное, сотни.

Видела другой город, большой и богатый - его жители гибли от болезни, занесённой странными чёрными крысами с одним глазом.

Видела третий город - очень красивый,

с чистыми широкими улицами, белым круглым дворцом и винно-красной черепицей на крышах. Там шёл праздник в честь местной богини, имя которой мне не знакомо. Праздник прервался и закончился чем-то ужасным: погибло много людей в богатых одеждах, я видела кровь и большую чёрную змею, которая выползла из картины... Понятия не имею, что всё это значит.

Я видела большую битву, где кот превращался в мужчину, а какая-то хищная птица - в женщину. Потом громадные корни, шипы и вьющиеся побеги взрыли землю изнутри, растерзали и задушили одну из армий.

Я почти чувствовала, как больно было тем людям. Отвратительное ощущение. Мой лоб до сих пор в поту... и, кажется, шея тоже.

Теперь сердце уже не так колотится, и я начинаю вспоминать. Я немного слышала о битве за Хаэдран и о монстре, который сокрушил город, - правда, только от заезжих менестрелей и дяди Горо, потому что книг об этом не пишут и явно стараются не говорить. Дядя рассказывал, что это было первое крупное сражение Великой войны - очень давно, ещё до моего рождения.

Сон с корнями тоже, кажется, можно объяснить... Длинная баллада "О битве за Энтор". Я помню, как тот флейтист, которого выгнал дедушка, пел её за нашим столом. Он сказал, что не сочинил, а лишь перевёл слова, сложенные дорелийскими менестрелями. В Дорелии утверждают, что отстоять столицу им помогли сами духи, бессмертные хранители ветра, земли и деревьев.

Я всегда думала, что это просто красивая легенда. Она ведь была бы удобна не только для дорелийцев, но и для нас: проиграть древнему колдовству, наверное, не так постыдно, как обычным людям с мечами и копьями...

Теперь я уже в этом сомневаюсь. Всё было так ясно и чётко - эта кровь, и стрелы, и стебли с меня толщиной... Ох.

По-моему, там сражались даже гномы. По крайней мере, так я их представляла по историям тёти Алисии, и так их рисуют в книгах. Приземистые и кривоногие, с топорами и молотами, у всех бороды, а на доспехах - драгоценные камни... Теперь я, наверное, нескоро решусь надеть кулон от дяди.

Могло ли хватить одной давней песни, чтобы вызвать этот кошмар? Не знаю.

В любом случае - остальные сны для меня по-прежнему загадочны. Я не слышала и не читала ни о чём подобном. И, уж тем более, не видела...

Няня Вилла пришла - стучится, чтобы помочь мне одеться. Допишу вечером, если додумаюсь до чего-нибудь ещё.

Запись пятьдесят четвёртая

Пишу вечером того же дня. Я безумно устала: виски ноют, а веки слипаются, будто я совсем не спала... Но записать это нужно.

За ужином я почти не могла есть и в итоге призналась, что плохо себя чувствую. "Ты скверно выглядишь, Уна, - сказала мама и велела принести мне чаю с мятой. Ненавижу мяту, но пришлось выпить, чтобы не расстраивать её.
– У тебя нет жара?"