Хроники Обетованного. Осиновая корона
Шрифт:
Он сведущ в анатомии. Это стоит запомнить.
Оборотень, похоже, хотел "закончить работу", не оставив без внимания важный нерв в области крестца мужчины (куртка сильно задралась, когда он нагнулся, так что теперь это место не было защищено ничем, кроме нательной рубахи); но второй воин отвлёк его: оклемавшись, попытался атаковать снова. Тэска отпрыгнул - легко, как пёрышко - и не позволил противнику дотронуться до себя, а затем всем весом худого тела вдруг рванулся вперёд - и свалил здоровяка мощным толчком в живот. Падая на спину, тот успел поднять руки (хотел, наверное, сделать захват за плечи или за шею), но Тэска поймал его правое запястье
Перелом. Наместник нахмурился: он ведь просил оборотня тренироваться, но не калечить... Хотя, пожалуй, этим неумёхам будет полезен жёсткий урок. В рамках разумного, конечно.
В конце концов, пока Тэска соблюдает второе условие - не обращается в снежного барса при людях. Это главное.
Последний, самый низкорослый боец ждал поодаль - надеялся, наверное, что более нетерпеливые товарищи измотают Тэску до встречи с ним. Однако никаких признаков усталости у Двуликого не наблюдалось. Как только шестой осмелился подскочить, ему досталась горсть земляной пыли в лицо (нечестно, зато действенно - тот осыпал оборотня проклятьями, прочищая глаза) и удар с разворота: пружинисто оторвавшись от земли после предыдущей схватки, Тэска выбросил вперёд ногу. Пинок попал прямо по рёбрам, и на железной пластине осталась крупная вмятина. Воин подался вперёд, чтобы всё-таки атаковать в ответ, но Тэска согнул другую руку в локте - и метким тычком заставил человека кричать от боли в шее. Потока лёгких - по меркам оборотня - ударов по груди и животу было достаточно, чтобы коротышка упал.
Воцарилось безмолвие. Тэска стоял, дыша глубоко и ровно, а шесть воинов в разных позах распластались на площадке, у его ног. Некоторые потеряли сознание, другие тихонько постанывали. На лицах зрителей можно было прочесть богатую смесь чувств: от страха и отвращения до восторга. Кто-то нерешительно хлопнул в ладоши, но его не поддержали, и хлопки стыдливо затихли - точно кашель во время похорон.
– Вот это силища!
– шёпотом выдохнул охранник по имени Идан; наместник вздрогнул, возвращаясь к жизни. Наблюдая за боем, он как-то выпал из реальности - лишь теперь навалились и ощущение времени, и ненавистная боль.
– Шестерых уложить, голыми руками и без доспехов... Да-а...
– И главное - так быстро, - поддержал его молодой напарник.
– Видал, как он уворачивается? Гнётся, будто без костей. Таких людей не бывает.
– Ну почему не бывает? Я слыхал об убийцах из кезоррианских Высоких Домов, так они...
Шёпот зевак вокруг было не разобрать, но наместник догадывался, что он примерно о том же.
Небо серой плёнкой висело над головой, стены резиденции окружали внутренний дворик - а через площадку на наместника Велдакира давили два огромных и чёрных, как одинаковые пропасти, глаза. Тонкие губы под ними скривила улыбка, от которой в сердце гнездилась жуть. Улыбка издёвки и вызова, предназначенная лично ему, наместнику.
Пятна земли и крови на белой рубашке Тэски отнюдь не делали его менее аристократичным.
Или менее хрупким на вид. Хрупким и завораживающим, как змеи.
Кого же - или нет, что– Велдакир привёз в свою Академию, в свой Ти'арг?..
– Оставьте нас, - негромко приказал наместник.
– Уведите всех. Я хочу побеседовать с господином Тэской наедине.
ГЛАВА XXII
Ти'арг. Северный торговый тракт, Волчья
Мягкая дорожная грязь хлюпала и чавкала под копытами Росинки. Уна отчаянно хотела ехать быстрее, но местный тракт, проходивший через земли лордов Тоури и Арденти, а потом - через южную часть Волчьей Пустоши, не давал позволить себе такое лихачество. До Хаэдрана, между тем, было ещё как минимум пять-шесть дней пути. Ливни, грозы и постоянно попадающиеся заторы из телег торговцев и фермеров этой осенью будто сговорились: мол, нечего глупцам-людишкам скакать галопом или крупной рысью... Пусть ведут себя, как положено: неспешно, со здравым смыслом покачиваются в седле, размышляя о вечном и погружаясь взглядом в унылые виды вокруг.
Проблема была в том, что в жизни Уны и без того накопилось слишком много размышлений о вечном.
В ушах у неё всё ещё стояли крики матери, срывающиеся на визг. "Ты не поедешь! Я не позволю тебе!.." Три дня - с утра до вечера, с редкими перерывами подлинного мастера в искусстве скандалов - мать кричала, молила и плакала, вылавливая Уну даже в самых отдалённых закоулках Кинбралана. Каким-то образом она отыскала её на чердаке с пробитым магией полом, в погребе, в каморке, где хранились мётлы и тряпки... Что уж говорить о комнате Уны, библиотеке или обеденном зале: они вообще стали неприкосновенной территорией. Уна и Индрис уже не надеялись спокойно позаниматься. Гэрхо просто веселился, как и всегда. Лис благоразумно пропадал где-то - бегал, должно быть, по полям и охотничьему лесу, с радостью и пользой проводя время; Шун-Ди же, наоборот, то и дело оказывался где-то поблизости, явно чувствуя неловкость и дурноту от избытка женского недовольства.
Уне казалось, что она или в осаде, или в поединке, где обе стороны обречены на провал. А ещё - что её травят, загоняя в угол, как ту лису в Рориглане, и стрелы с собаками совсем близко.
Только Иней мог утешить её. В янтарных глазах дракона Уна иногда замечала вполне разумное сочувствие. Ей нравилось кормить его, протирать чешую мягким лоскутком, стричь когти и видеть, как он растёт. Она проводила измерения ранним утром - чтобы подгадать время, когда мать ещё спала и не приступала к своим песнопениям. Длина позвоночника и хвоста, размер головы и вес - дракончик с каждым днём увеличивался, будто сосулька зимой. Это чуть-чуть пугало, но почему-то и радовало.
Всё остальное было безрадостным, словно погода за окнами. Погожие дни остались позади.
Её мать не слышала разумных аргументов и больше не принимала молчание.
Её леди-мать с упорством безграмотной жены крестьянина ненавидела всё магическое, что собралось под их крышей: Отражений, Инея, Лиса и Дар самой Уны. А Шун-Ди окатывала презрением - за то, что он не вставал на её сторону в спорах... И, наверное, за то, что смотрел на Лиса с почти неприличным обожанием.
"И это - купец из Минши, - шипела леди Мора, свирепо вонзая вилку в кусок курицы за обедом.
– Уважаемый человек!"
Её мать не трогали ни новости, пришедшие из Меертона - об альсунгских двурах, убитых "коронниками", - ни то, что в замок когда угодно могли нагрянуть люди наместника, обвиняя их семью в связи с ними. Леди Мора в присутствии Уны сожгла ещё несколько писем от родов Элготи, Дангори и Лейн; они обе знали, что наследники и молодые рыцари из этих семей водились с несчастным Риартом.
"Только через мой труп ты станешь общаться с этими скотами, с предателями своего короля! Поняла?! Через мой посиневший труп!"