Хроники одного заседания. Книга первая

Сотников Игорь

Ну а те, кому нужны пикантно убийственные подробности о высоковероятной связи между этим агентом спецслужб, и не запланировано для находящегося сейчас на службе в агентстве нацбезопасности, мужа живущей наверху миссис Стрейдж, возникшими звуками со стороны дивана в виде скрипа его пружин, то об этом в следующей книге мистера Далтона – размещено на правах рекламы (надо же как-то с ним знакомить) мистера Далтона.

– Коллаборационист и конъюнктурщик. – С ненавистью глядя на товарища Гвоздя через очки, в душе так и не может успокоиться, и простить остальным членам клуба их пассивного поведения по отношению к товарищу Гвоздю, мистер Сенатор.

– И как ещё этого Гвоздя терпит наш президент? – с надеждой

посмотрев на Президента, подумал мистер Сенатор, и тут же понял всю глубину коварства товарища Гвоздя. – У него на него, да не только на него, а на всё руководство клуба, что-то компрометирующее их есть. Что и позволяет ему себя так по-хамски вести. – Мистеру Сенатору стало до чего же больно в руках, которые он, что есть силы сжал в кулаки. – А он, подлец, вовсю использует свою вседозволенность, постоянно задевая и дёргая более культурных, чем он, а значит практически всех, членов клуба. Ничего. И на него найдётся управа. И когда-нибудь появится такой человек, супергерой, который заявит: «Всё! Баста!», – и ударив ему по рукам молотком (а чем же ещё), отобьёт у него всё желание тянуть свои руки, куда не следует.

Но пока такой, более вседозволенный человек здесь не отыскался, товарищ Гвоздь продолжает третировать своих, можно сказать собратьев по оружию. Нет говорит у вас того стержня, который есть только у него. И ведь всё логично и правильно, и нечего возразить этому Гвоздю, у которого может и вправду есть какой-то свой особенный стержень, который позволяет ему себя чувствовать так несгибаемо даже тогда, когда все и всё против него. И ведь нельзя сказать, что другие члены клуба чем-то обделены, и у них в ручках нет своих стержней. А они у них есть, и даже не простые стержни, а созданные по последним технологиям стержни. Но видимо у товарища Гвоздя есть какой-то свой особенный секрет, раз даже имеющие в своих руках самые последние прогрессивные разработки члены клуба, не спешат идти на открытую конфронтацию с товарищем Гвоздём.

А и вправду, что могут или как тот же Дебютант, а с некоторых времён Дебютантка, может, если не возразить, то как-то дать отпор этому Гвоздю, который не только отлично умеет рисовать и делать, живот надорвёшь, шаржи, но и в своей изобретательности, любому здесь даст фору.

И вот в одно из самых скучных, не предвещавших особых событий заседаний клуба, где всё шло своим обычным, под монотонный голос читающего чью-то работу Президента, ходом, товарищ Гвоздь определённо уморённый всей этой нудностью времяпровождения, вместо того чтобы взять пример с других более ответственно относящихся к своему членству в клубе коллег и спокойно вздремнуть, берёт в свои руки свой карандаш и начинает всех своих коллег, среди которых были и те, кто собирался вступить в ряды дремлющих собратьев, тревожить его звучным скрипом об бумагу.

И, конечно, под такой противный звук, разве заснёшь спокойно. Вот то тоже. И коллеги товарища Гвоздя по творческому цеху и членству в клубе, постепенно начинают привлекаться вниманием к тому, что же там такого пишет или не дай бог, рисует Гвоздь. И даже сам Президент начинает сбиваться со своего чтения, пытаясь из своего далека, заглянуть под руки товарища Гвоздя, который даже отсюда видно, что-то довольно привлекательное, пикантного вида рисует.

Но вот рисунок закончен, и товарищ Гвоздь вначале откладывает свой карандаш в сторону, а затем, нажав двумя пальцами на этот с рисунком лист бумаги, пододвигает его в сторону сидящей на своём месте Дебютантке. После чего убирает свою руку и все находящиеся за столом члены клуба, в зависимости от своего пространственного расположения за столом, могут рассмотреть то, что нарисовал товарищ Гвоздь.

– Что и говорить, а у товарища Гвоздя определённо талант, вносить смуту и беспорядок в головы членов клуба, смущая такими непристойностями своих коллег. – Со знанием дела и коллег по клубу, вынужден признать за товарищем Гвоздём его талантливость во всём, покрасневший при открывшихся видах красотки изображённой на рисунке Гвоздя, Президент.

– Глаз не оторвать. – Пробормотал мистер Сенатор, не сводя своего взгляда с покачивающейся ножки нарисованной Гвоздём красотки, которая своей безграничной, на грани допустимого смелостью, при короткой по самое хочу юбке, забросила ногу на ногу и, покачивая ею вверх вниз, тем самым растревожила все незаполненные чувственные пустоты его сердца. Ну а с этой очевидной мыслью мистера Сенатора, никто из присутствующих здесь членов клуба, не смог бы поспорить, и не потому, что они глаз своих, и заодно и мыслей не могли оторвать от рисунка, но и, наверное, потому, что они все онемели. И, пожалуй, не схвати этот листок Дебютантка, которая единственная не поддалась чарам нарисованной красотки, то заседание бы затянулось на не определённое время.

И Дебютантке ещё повезло, что она дебютантка, а иначе бы ей потом за стенами клуба, не простили бы того, в чём, так часто набивая себе цену, они обвиняют представителей длинных и всё под себя, без предварительной договорённости, загребущих рук.

Но ладно там, какая-то Дебютантка, но как реагировать на то, что для товарища Гвоздя совершенно не существует никаких авторитетов. И он готов в любой момент попытаться их, не то чтобы оспорить, а поднять на смех. И стоило только сэру Монблану совершенно по делу, справедливо заметить товарищу Гвоздю о недопустимости его такого поведения, которое ведёт к затягиванию собрания, как он был тут же взят на заметку товарищем Гвоздём.

– И если вас, товарищ Гвоздь, дома только ветер и сорванные им обои со стен ждут, то у всех остальных членов клуба, выбор не ограничивается этим поветрием и их так сказать, ждут свои домашние обязанности, а кого и супружеский долг. – С долей патетики заявил сэр Монблан.

На что товарищ Гвоздь, с полным основанием мог бы заметить, что сэр Монблан всем известный скряга, на себя излишне много наговаривает и что такого быть не может, чтобы кто-то в здравом уме и твёрдой памяти рассчитывал бы на то, чтобы сэр Монблан вдруг надумал рассчитаться по своим долгам, но товарищ Гвоздь не стал ловить сэра Монблана на его, возможно сгоряча сказанном слове, а просто запомнил позицию этого сэра и отложил свой ответ ему до лучших времён.

Ну а эти лучшие времена для товарища Гвоздя не обязательно должны быть такими же, как и для сэра Монблана, да и скорей всего будет так – чем эти времена будут для этого сэра хуже, тем они будут признаны лучшими для товарища Гвоздя. Что и подтвердилось вскоре на одном из заседаний клуба, куда сэр Монблан прибыл не только с насморком, температурой и кашлем, но и как многими членами клуба незамедлительно было заподозрено, с умыслом отправить на больничные койки своих более здравых умом и не только нравственным здоровьем коллег.

И ведь попробуй только что-то скажи или возрази против такого нездорового поведения сэра Монблана, поинтересовавшись его здоровьем, с которым лучше бы дома в кровати оставаться, а не испытывать нервы и здоровое терпение своих коллег, чьё здоровье не железное, как этот разносчик бацилл сэр Монблан, не собираясь отмалчиваться и, не прикрывая рот платком, тут же обрушивает всю мощь своих бацилл и инфекций в виде кашля, на всего лишь бережно относящемуся к своему здоровью коллегу. И понятно, что у сэра Монблана непререкаемый авторитет и ко всему, что он скажет, стоит прислушаться, что многие и делали до этого злополучного для сэра Монблана дня, но всё же всему есть предел и носовой платок, да и сэр Монблан не истина в последней инстанции, и значит, надо всему меру знать, и не чихать на всех подряд членов клуба, среди которых могут быть и классики.