Хроники одного заседания. Книга первая
Шрифт:
И, пожалуй, на этот раз сэр Монблан, своей нездоровой и главное, не считающейся с другими членами клуба позицией, сумел не просто настроить против себя общее мнение, но и добился того, чего никогда в этих стенах не было – все с надеждой посмотрели на товарища Гвоздя, ожидая от него решительных действий по выдворению с заседания клуба этого, чихать на всех хотел, до чего же, как оказывается, авторитарного сэра Монблана. И ведь в очередной раз попробуй только сделай сэру Монблану замечание, – мол, вы сэр распространяете нездоровые, наполненные болезнетворными бактериями слова, – так он перегреется от возмущения и обвинит посмевшего ограничить его свободное волеизъявление члена клуба, в притеснении свободы слова.
Но товарищ Гвоздь хорошо знает гибкую позицию своих коллег по клубу, и поэтому не собирается прислушиваться к их молчаливому гулу голосов, да ещё с требованием к нему, как-то повлиять на сэра Монблана. Правда при этом товарищ Гвоздь не может не прислушаться и к сэру Монблану, который не даёт никому слова сказать, раз за разом перебивая своим кашлем, а в особых подчёркнутых случаях и прямым чихом в лицо.
Что ж, раз сэр Монблан решил накалить внутреннюю обстановку, и не только помещения зала, где проводится заседание клуба, но и в самой среде членов клуба, которые уже стали хватать себя за лоб, чувствуя подъём температуры тела вместе с нервным волнением, то это не значит, даже несмотря на то, что это у него получилось, что здесь не найдётся того, кто сможет остудить пыл сэра Монблана. И как уже можно было догадаться, то в качестве противоспалительного средства для нуждающегося в анальгетиках сэра Монблана, выступил товарищ Гвоздь, взявшись за карандаш и лист бумаги. На котором в скором времени, и была в уничижающем сэра Монблана хриплом виде изображена пародия на него в виде старухи Шапокляк.
И надо сказать, что рисунок товарища Гвоздя был должно всеми оценён и возымел своё целевое действие на чуть было не подавившегося своим кашлем сэра Монблана, закашлявшегося при взгляде на себя в таком вызывающем различные кривотолки виде (Как похож! Сразу видна рука мастера. А не является ли сэр Монблан пособником и продолжателем мутных дел Дебютанта-Дебютантки?), чья невыносимость была вскоре оспорена Президентом, и он был под рученьки выдворен с собрания на больничную койку.
И, наверное, товарища Гвоздя, можно было поблагодарить за содействие по отправке сэра Монблана подлечиться, но то ли природная скромность не позволила членам клуба отдать должное Гвоздю, то ли они, зная по себе насколько тщеславие штука бесполезная и опасная для нравственного здоровья человека, решили не подвергать товарища Гвоздя такому испытанию медными трубами или может потому, что дух заразы, который принёс сюда в эти стены сэр Монблан, всё же проникнул в головы членов клуба и заразил их недоверием к людям, в общем, они не посчитали нужным смущать товарища Гвоздя своим признанием.
Ну а товарищ Гвоздь, и не против и не за, а он просто знает, что каждому воздастся по его делам и заслугам, так что так и должно быть. Правда при этом он не собирается никому ничего спускать с рук и готов при случае поинтересоваться позицией своих коллег по тому или иному поводу. И видимо сегодня, как раз и настал такой случай, когда настало время спрашивать, и товарищ Гвоздь, оставив в покое свои руки, к затаённому темнотой испугу сэра Паркера, берёт свой механический карандаш, поднимает его совсем на немного над листом бумаги и, застыв его в такой недвижимости, приводит всех вокруг сидящих в немое оцепенение.
– Что на этот раз? – первым, как по должности полагается, мысленно заволновавшись, вопросил Президент.
– Да что я такого сделал-то? – про себя напрягся сэр Паркер, принявшись вспоминать все свои возможные, незамеченные им ранее прегрешения, которые может и не прегрешения для него, но только не для товарища Гвоздя. Ведь у товарища Гвоздя устаревшие, традиционные взгляды на современные нормальности и значит, он вполне вероятно, не испытывает таких же благостных чувств какие испытывает сэр Паркер, при виде основанных на толерантных ценностях, обществ и партнёрств.
– А нечего было слишком высоко задирать нос и выказывать из себя того, кем не являешься на самом деле – знатока и оценщика человеческих душ. – Не удержался от того, чтобы не вставить свою шпильку во взглядах на сэра Паркера и сэр Монблан, который без этого осуждения сэра Паркера, своей жизни давно уже представить не мог.
Между тем товарищ Гвоздь, добившись всеобщего пристального внимания к своей новой акции, опускает грифель карандаша на бумагу и плавным, не без лёгкого изящества движением, размашисто обрисовывает, как он видит, сложившуюся ситуацию, где в самом конце им ставится точка, но только на бумаге и в нарисованном там знаке. Ну а что это был за знак, то это был вопрос и большой вопрос, который и был обращён, вначале ко всем, а вслед за этим рукой товарища Гвоздя, подтолкнут в сторону президентского места.
И надо сказать, что этот обращённый вопрос к Президенту, уже одной самой своей постановкой вопроса, сбивал с обычного хода мысли, где для ответа на вопрос всегда обращаешься к своим памятливым или другого вида памяти, когда как в данный момент, прежде всего, нужно было понять, что подразумевает этот знак вопроса, и если он есть то, что видится – вопрос, то о чём же он спрашивает?
– У товарища Гвоздя несомненно талант, озадачивать публику. – Бросив взгляд в сторону товарища Гвоздя, сделал вывод Президент, чувствуя то, как взмокшая от волнения рубашка прилипла к спине.
Глава 4
От пространства к плоскости
«Если к вам прибывают странные люди, то почему вас удивляет то, что с ними происходят странные вещи», – из головы Антипа так и не выходит это кем-то, где-то, что даже и не упомнишь, где услышанное, очень заметливое, отражающее суть жизни некоторых людей изречение. – Прямо-таки в воду глядел. Или вернее будет сказать, в технически сложный и одновременно простой прибор смотрел тот, кто это всё заметил за этими странными людьми. – Размыслил про себя Антип, продолжая со времени отправки поезда, но ни на секунду раньше, смотреть в окно поезда, ускользающего от прошлого и в тоже время от оставшихся позади пейзажей. – И я догадываюсь, кто это мог бы быть.
И не успел Антип понять, плохо это или не очень, как ослеплённый выглянувшим из-за деревьев солнцем, вдруг осознал, что он по рядовому, так сказать обыденному счёту, скорее был бы записан в категорию этих странных людей, чем в какую другую социальную группу людей, которых между прочим исчисляется запредельным для счёта количеством – и всё это, он к тому же осознал только сейчас.
– Да и жизнь моя, и окружающие меня люди, все запредельно странные и не пойми что за люди. – Окинув мгновенно свою жизнь и всё своё, теперь-то уж уточнённо ясно, что за странное окружение, сделал вывод Антип. – Хотя, наверное, всё относительно. И для какого-то моё не вписывающееся в обычность поведение, есть странность, тогда как для меня обычность этого кого-то, уже есть его странность. – Антип для подтверждения этих своих размышлений, перевёл свой взгляд из окна и, посмотрев во внутреннее пространство вагона, быстро пробежался по находящимся в вагоне пассажирам. Среди которых, он почему-то сразу же заметил и отметил для себя двух сидящих у самого выхода из вагона типовых лица, которые, судя по их беззаботному и отрешённому виду, с которым один из них надвинув на лицо шляпу дремал, а второй увлекательно читал газету, совершенно не интересовались всеми теми вопросами, которыми сам себя от безделья озадачивал Антип. Правда почему-то Антип позволил своим глазам всему увиденному не верить, а записав этих типов в категорию странных людей, быстро отвёл от них свои глаза в сторону – Антип, будучи и сам странным человеком, отлично знал, как их тревожит и побуждает к различного рода действиям, такой приметливый за ними взгляд.
– И почему-то я не удивлён. – Поглядывая в отражение окна на этих типов, записанных Антипом в сообщество странных людей, горько усмехнулся Антип. И судя по тому, что ему отразилось сейчас в окне, то его догадки насчёт этих типов, получив свои видимые подтверждения, были верны.
И стоило Антипу только отвлечься на окно, как тот тип с газетой, тут же проявил своё резкое несогласие с автором читаемой им статьи, который прямо-таки вывел его своей позицией по вопросу места спецслужб в жизни простого люда. Что и привело этого типа к тому, что он быстро посмотрел по сторонам, всего вероятнее для того, чтобы обнаружить этого гада, автора статьи. Но так как этот тип с газетой не знал в лицо этого, теперь столь им ненавидимого автора статьи, который посмел утверждать, что агенты спецслужб не знают удержу, а с недавнего времени, и вовсе вмешиваются во всё куда их не просят и не звали, то ему пришлось полагаться на свою интуицию и проявлять придирчивость взгляда к находящимся в вагоне лицам.