Хрустальное счастье
Шрифт:
– Ты спишь? – спросил через время Томи.
Ариэль не ответил. Он смотрел прямо перед собой и видел лишь черноту. Он попробовал мысленно пожелать Феру и Рами хороших снов и всяческого благополучия, но слова остались только словами, успокоения не принесли.
Полная темнота сделала воображение живым и ярким. Ариэль будто вживую увидел лицо Фера. Зажмурился и попробовал представить лицо Рами, его насмешливую улыбку. Голова ужасно болела, слёзы щипали глаза.
– Помоги, – прошептал Ариэль одними губами, обращаясь к тому, кто смотрел на него без улыбки строгим, тяжёлым взглядом. – Пожалуйста, помоги, – беззвучно просил он и
Ариэль замолчал, когда Томи начал посапывать.
– Пожалуйста, – взмолился он в отчаянии, с силой надавливая на кольцо, царапая его ногтями.
Конечно же, ни Рами, ни Фер не могли услышать его зов. Но в глубине души пряталась крохотная искра глупой, наивной надежды. Она то ярко сияла, то совсем угасала в стоящей кругом беспроглядной ночи.
– Помоги, Фер, – просил Ариэль, глядя воображаемому Феру в глаза. – Услышь меня. Помоги. Я в твоём доме. Спаси нас!
Но Фер его будто не понимал. Даже в воображении не желал слушать. И Ариэль принялся уговаривать его вслух. Чего только ему ни наговорил – пока не осознал, что, как безумец, бормочет во тьме, рискуя разбудить Томи.
Томи спал, и Ариэлю больше не перед кем было притворяться сильным и верящим в хороший исход их безнадёжного положения. Он сжимал кулаки, стискивал зубы, кусал себя изнутри за щеку – и всё равно плакал.
Милосердные боги, за что?
Глупостью и самомнением он всё-таки погубил своих братьев.
Глава 11. Тьма и свет
Боль приносила страдания, голод и жажда – слабость, безнадёжность их положения ввергала в отчаяние. Ариэль и Томи говорили всё реже, берегли силы, старались больше спать или хотя бы лежать без движения. Рана на голове Ариэля покрылась коркой засохшей крови, плечо, куда пришёлся удар, опухло и ныло. Терпимо, не так и страшно, но, увы, в довершение случившихся бед пришла лихорадка, причём не к одному, а к двоим. Ариэль поначалу скрывал своё незавидное состояние и не сразу заметил, как горячи стали руки брата – подхваченная в королевской темнице болезнь вернулась в самый неподходящий час. Будто мститель, поджидала в засаде, чтобы ударить больней.
Теперь оба горели, то кутаясь во всё, что у них было, и превращаясь в один большой дрожащий комок, то раскрываясь и голой кожей прижимаясь к благословенно прохладным камням. Холод сменял жар, а жар – холод, постоянными оставались лишь темнота, голод, жажда и боль.
Ариэль боролся за тонущий в горячем мареве рассудок, успокаивал Томи, обещал, что всё ещё будет хорошо – знал, что лжёт. Наверняка знал это и Томи, но не спорил. Им обоим хотелось верить в чудо, пусть надежда и медленно угасала, но всё ещё теплилась где-то внутри.
Время шло. К ним так никто и не пришёл, снаружи в темницу не проникало ни звука. И от них наружу, наверное, тоже ничего – лающий кашель Томи оставался в заключении, как и он сам.
Томи спал – хоть как-то, мучительно, беспокойно, но спал. Ариэль – ни мгновения. Хотел заснуть, мечтал забыться хотя бы на время, но сон не шёл, как бы он ни устал. Что-то беспокойно ворочалось внутри, тревога не утихала. Иногда Ариэлю чудились голоса. Его будто кто-то звал, но, открывая глаза, он видел всю ту же бесконечную черноту и слышал лишь тишину, биение крови, своё и брата дыхание.
Время шло, ничего не менялось, лишь пленники растворялись в окружавшей их тьме. Без еды, воды и сна, с раной на голове
Не пройдёт и недели, и от него – их обоих – останется только пепел.
Он мог сколько угодно проклинать богов и судьбу, себя самого – бесполезное дело быстро ему надоело, как и просьбы о помощи, которых никто не услышит.
Воспоминания о былом помогали убить бесконечное время и убивали бесчисленными сожалениями. Знай Ариэль, что всё так обернётся – остался бы в королевском замке, смирился бы со всем, что взамен трона подарила судьба. Рядом с ним оставались бы его братья – живыми, здоровыми. Никто бы не умирал от жажды, голода и болезни. Никто бы не потерялся в безвестности…
Чувство вины терзало сильнее всего. Ариэль не мог больше думать о том, как виноват и как сожалеет. Он боялся думать о прошлом так же сильно, как и о реальном, а не сказочном будущем.
И тогда к нему пришли сны.
Ариэль не спал – и спал одновременно. Он говорил с людьми, которых рядом не было и не могло быть. Обнимал омму, целовал его руки. Будто издали видел фигуру отца. Катался на Живчике, пускал его в галоп и скакал к горизонту, и тёплый летний ветер бил прямо в лицо. Ударил поцеловавшего его в первый раз Фера. Ударил так сильно, что обручальное кольцо оставило после себя рваную рану, и кровь потекла по чужой щеке. Говорил Рами: «Теперь я понимаю, почему ты не мог к нему ревновать», – а тот что-то отвечал, горячась, размахивал руками, как мельница. Видел падающий снег, кружащий, пушистый. Взмахивал руками и с самой высокой башни дворца птицей летел – и падал на землю, сквозь неё, в полную черноту.
Занимался любовью с двоими одновременно. Отдавался, стонал, горел как в аду, бредил и шептал «нет» и «ещё». Отказывая, разводил ноги шире и прогибался в спине. Стыдился во сне, что видит такой сон наяву, выпутывался из тёплого кокона, прижимался горящим лбом к полу, пытался вернуть повредившийся разум.
Метался, как зверь, искал выход. Сбил в кровь ладони, колени – не раз упал.
Нашёл и слизывал капли воды со стены, заставил Томи делать точно так же.
Бил в дверь ногами, руками и плакал. Звал Кая. Звал Фера. Звал Рами. Звал отвернувшихся от них с братьями богов, умолял о милосердии, о прощении, о защите и помощи. Все силы отдал, и стоял на коленях, упираясь лбом в дверь, прижимался к железу руками, слушал прерывистое дыхание Томи.
– Позаботьтесь хотя бы о Кае, раз оставили нас здесь умирать.
Уже и не знал, стоит ли вновь просить. Может, все боги глухи? Или их и вовсе нет: они выдумка, чтобы было к кому взывать в такие минуты?
– Не знаю, чем мы прогневали вас. Мы всегда жили по совести.
Ариэль говорил вслух, терзая иссохшие губы, опухший язык. Мысли путались, но он упорствовал, хотя его некому было слушать – Томи забылся в беспамятстве. Но боги – если они всё же есть – услышат. Должны, или они никакие не боги.
– Если это наказание нам из-за отца, то разве мы виноваты в том, что родились от его плоти и крови? Судите нас за наши поступки.
Он устало вздохнул.
– Судите меня, если я виноват перед вами. Но на Томи и Кае нет ни капли вины. А я… Да, я слово дал и его нарушил. Я поклялся перед вами и перед людьми, что стану хранителем очага, что позволю сделать это с собой…
Ариэль опустил голову, переждал, пока сможет вновь говорить. Слеза оставила на щеке горячий след. Странно, а он думал, слёз не осталось.