Хуан Дьявол
Шрифт:
– Не говори так. Настоящее счастье – когда никого не ранят и никого не убивают. Мало стоит счастье, которое мы достигнем, мучая остальных…
– Мы живем в мире мучений, Моника. Чтобы страдать, и никто не может освободить нас.
– Почему ты всегда говоришь так горестно?
– Потому что понимаю многое. Но еще я научился у других, Моника, и неважно, что кое-чему научился от тебя. Не имеет значения, что ты страдаешь, так как мы рождены страдать, при условии, что будем страдать достойно. Сохранять наши права мужчин, поднимать голову как все, как однажды я сказал тебе, оставаться всегда суровыми и быть на высоте, находясь на грубой
– Какой ужас! Ты слышал? – воскликнула Моника, когда прогремел самый сильный взрыв.
– Да… Грохочет земля, но море спокойно, это путь, по которому мы смогли бы пройти. Если случится землетрясение, если этот город, нагроможденный золотом, сотрясется до самых недр, упадет все и вернется к прежнему. Иногда тот, кого вы зовете Богом, должен протянуть руку над миром и стереть все.
– Ты полон ненависти, Хуан. – посетовала Моника с глубокой болью.
– Не думаю. Раньше, да… Раньше корни моей ненависти были пропитаны желчью, даже когда я казался веселым моряком, готовым смеяться и напиваться в каждом порту. Теперь внутри меня что-то изменилось, наверное, в этом твоя вина, Святая Моника. Теперь моя ненависть – это возмущение против несправедливости и зла. Гнев против тех, кто топчет других, держит в руках хлыст на плантациях или в казарме, начиная с дворца губернатора или коня надсмотрщика. И с гневом, страстной жаждой устранить плохое, изменить его, свирепое желание установить справедливость… кулаками… Да, Моника, я полон чего-то, от чего бурлит кровь. Раньше была ненависть, злоба; теперь что-то более благородное: желание бороться, потому что на земле, где мы живем, станет лучше, надежда, что уже завтра…
– Завтра что?
– Ба! Безумия…!
– Пусть безумия, расскажи о них, Хуан, чтобы я могла заглянуть в твою душу, узнать, что ты там скрываешь, чего желаешь…
– Ты будешь смеяться, если я скажу, что хочу иметь ребенка? Не одного… Больше… Детей… много детей, которые, когда вырастут, найдут лучший мир, достигнутый вот этими руками…
– Ты самый лучший мужчина на земле, Хуан Дьявол!
Белые пальцы Моники приласкали грубые загорелые руки, которые Хуан соединил в выражении силы и нежности; они проскользнули по шраму, который однажды поцеловали, след кинжала Бертолоци, а затем поднялись выше, чтобы приласкать взъерошенные волосы моряка, словно внезапно она перестала в нем видеть сильного и сурового человека, поднявшегося против напастей, а лишь видела грустного беззащитного ребенка, с которым плохо обращались и ранили, как жертву темной мести. Снова, как в светлое утро в каюте Люцифера, ее глаза наполнились слезами. Это был решающий момент, охвативший две души, благословенный час, сотни раз ожидаемый, когда упали маски гордости, усиленно Хуан как бы в последний раз защищался:
– Вышла луна и море успокоилось. Сядем в лодку как можно раньше. Мы поставили на карту все.
– Да, Хуан, все. Но прежде чем отправиться в приключение, которое может стать последним, спустимся на пляж, откуда, возможно, увидим небо в последний раз…
– Капитан… Капитан…! Капитан… Сеньора Моника…! Где они?
– Здесь, Колибри! Беги быстрее! – позвал Хуан. И тихим голосом предупредил: – Что-то случилось, Моника…
– Ай, капитан! Ай, хозяйка! – пожаловался Колибри, приближаясь, запыхавшись от поисков. – Уже час я вас ищу, и
– Почему? Зачем?
– Все люди столпились на пляже, у лодок, готовых выйти в море.
– Ладно и что? – удивился Хуан. – Там, где я велел им быть.
– Да, знаю, хозяин. Но они стоят не потому, что вы приказали; наоборот…
– Наоборот? Что ты хочешь сказать? – спросила Моника.
– Они спорят, ругаются. Они хотят разделить все лодки, которые приказал капитан собрать, и скрыться на них.
– Они что, сошли с ума? – изумилась Моника.
– Как спятившие, моя хозяйка. Много напуганных, плачущих женщин и…
– Там нет Сегундо? – перебил Хуан.
– Да, конечно, есть. Даже хуже, хозяйка. Сегундо среди тех, кто хочет разделить лодки. Среди тех, кто не хотят ехать на Люцифере. Они говорят, что вместо того, чтобы ехать так далеко, они могут высадиться вон там, чуть ниже, и попытаться взобраться в гору.
– Но там солдаты! Их арестуют…! – предупредила изумленная Моника, не в силах понять.
– Естественно! И говоришь, что Сегундо…? – спросил Хуан.
– Сегундо сказал, что Люцифер утонет, когда вместит всех людей…
Хуан вскочил, его глаза сверкали. Только секунду он колебался. Затем, взяв Монику за руку, предложил:
– Пойдем. Посмотри, волны опустились. Благоприятный момент и нужно им воспользоваться. Мы не можем терять ни минуты.
– Но если они откажутся последовать за тобой, Хуан?
– Последуют, будут те, кто достойны быть спасенными.
Убыстряя шаг, они втроем пришли на пляж, где кружились люди, и сильный и властный голос решительно приказал:
– Всем в лодки! Настал час! Женщины и дети первыми! Мужчины, которые толкают лодки, запрыгивают потом! Чего ждете? Вы не слышали? Ты, Мартин, двигай людей к лодке! Ты, Угорь, со своими людьми в воду! Хулиан, готовы…!
Как будто голос рассеял сомнение, как будто его присутствие имело дар воодушевлять мужество, его голос подталкивал к воле одного за другим, и первые три лодки вошли в воду. Только Сегундо стоял неподвижно, скрестив руки, словно его мучало жестокое сомнение, а рядом с ним стояло несколько рыбаков, которые должны были сесть в последнюю лодку, и они избегали взгляда Хуана.
– Простите, капитан, но эту лодку мы предпочитаем оставить.
– Оставить себе? Что?
– Вы знаете, капитан. Думаете, я не видел, как Колибри побежал предупредить вас?
– В таком случае, это правда, и именно ты, Сегундо… Ты…
– Сожалею, капитан, но у меня семья, для которой моя смерть имеет значение…
– Ты боишься, ты… ты…? – сомневался Хуан с нарастающим гневом.
– Я не боюсь умереть, сражаясь, но вы хотите, чтобы мы упали в яму с головой. Я предпочитаю сдаться солдатам! За это нас не убьют.
– Тебя прижали хуже, чем животное.
– Из тюрьмы выходят, а из моря никто не выйдет. Если бы мы поехали одни…
– Замолчи! Замолчи и сядь в лодку!
– Мы не поедем, капитан! А если бы вы подумали. Я вам говорю, сеньора Моника. Если бы подумали, остались бы с нами, в конце концов, с вами ничего не случилось бы, вам незачем прятаться, и если примете надежность Сегундо Дуэлоса…
– Я предпочитаю ненадежность, которую мне предлагает Хуан Дьявол, – мягко и иронично ответила Моника. – Идем, Хуан!
– Один за одним отчаливаем, – приказал Хуан, повышая голос. – Гребем веслами сотню метров до берега, а там ждите, в первую очередь, мою лодку. Колибри, отдать концы! Сможешь?