Художник и его окружение

Ялкут Селим Исаакович

– Меня?

– Не тебя. Наташку. У нее – жених в Америке.

– Правда, Наташа? А где?

– В Голливуде.

– Ого. Ну, а ты?

– Пусть сначала здесь поживет.

– Очень хорошая мысль. – Тут Виленкин вспоминает нечто важное. – Кстати, о грибах. Вадик, обязательно привези из Ленинграда суворовское печенье. Там должно быть. Как Наташа?

– Обязательно, Вадюша. Я тоже слышала. Там оно на каждом углу.

Голос художницы

В Грузию я ездила с сыном. С горы, если смотреть, вниз шли лесенки с домиками, крышами, балкончиками. Белье висит. Перец гроздьями. Меня очаровали эти резные галерейки, веранды. Мы как-то с горы спускались. Керосиновая

лампа светится. Я зашла на веранду. Никого. Дом пустой. Я в комнату заглянула. И там никого. А потом вижу, тут же на веранде в углу сидит пожилая женщина. Сидит в темноте, одна и молчит. Я к ней подошла. Она меня за стол усадила, и мы с ней долго разговаривали. О чем, уже не помню. А вот это состояние вечера и разговора со мной осталось. Еще помню, картинку около бань. Как оттуда выходят чистенькие грузины и грузинки. Напаренные такие, отмытые, будто блестят. Я была в восторге. Я и раньше Пиросмани любила, а тут в Тбилиси я его заново увидела. Это нечто особенное. Незабываемое. Вершина всего. Никакой не примитив. Наив, причем гениальный наив. От Бога. Нигде больше ничего подобного нет.

Идут экстрасенсы

Две комнаты, оставшиеся после смерти Марфуши, пока никого не заинтересовали и были определены в, так называемый, нежилой фонд. Марфушины кошки (числом с десяток) далеко не уходили, а жили рядом, высматривая новые источники пропитания. Раньше был петух, но теперь пропал. Остались подозрения и даже перья, но обвинения не были предъявлены. Нашлась коллекция бутылочек и флакончиков, содержавших когда-то алкоголь и предназначенных для самых разных целей, кроме той – единственной, для которой их практиковала покойница. Диван, на котором Марфуша не проснулась после возлияния, дворник, кривясь от кошачьего запаха, разбил во дворе и забросил на мусорник. Там он и хранился дольше и надежнее, чем в музее. На Марфушину дверь навесили замок.

Но вот рядом освободились еще три комнаты, раньше их занимала какая-то организация с исчерпывающим названием пусконаладка. Теперь налаживать стало нечего, весь флигель разом освободился, и общая площадь стала представлять интерес. Весной внутри зашевелились штукатуры и маляры. Миновало лето. Теперь вовсю хозяйничала осень. Вера встала рано (часов в восемь) и, распахнув дверь, выглянула во двор. Просыпающееся солнце зловеще багровело в окнах. Ослепительно синее небо было выстужено на всю бездонную глубину. Над деревьями беспокойно кружили галки. Природа замирала, Вера залюбовалась. И с удивлением заметила перед собой, на лавке, где днем любила отдыхать Лиля Александровна, застывшую от холода одинокую фигуру. И человек встрепенулся, будто ждал Вериного появления. Невзрачный мужичок средних лет.

– Поликлиника когда работать начнет? – Странник прятал озябшие руки в карманах пальто.

– Нет здесь поликлиники. – Как все полуночники, Вера реагировала с утра несколько замедлено.

– Экстрасенсы когда открывают?

– Экстрасенсы?

– Ну, да… – Посиневшее от холода лицо повернулось в сторону флигеля. – Вот там они, экстрасенсы. Я пришел пораньше, думал, очередь. Первых обещали бесплатно.

– Не знаю… – Тянула Вера.

– Ладно. – Сказал человек упрямо. – Буду дальше сидеть.

– Может, зайдете, выпьете чая, – предложила Вера. – Вы ведь замерзли.

В глубине квартиры вставала мама. Топчан на кухне был завален рисунками. Вера усадила гостя в коридоре и вынесла кружку с чаем. Так она с удивлением узнала, что во дворе открылся прием, и люди под названием экстрасенсы лечат разные болезни. Однако, дверь по адресу, который хранится вот здесь (пришелец похлопал себя по карману поношенного пиджака), открыл несимпатичный мужчина в длинных трусах, обругал за беспокойство и сообщил, что какие-то бабы в халатах крутятся дальше, во флигеле. В грубияне Вера узнала соседа Степана.

– Правда, если бы меня подняли затемно, я бы и не такое сказал. – От чая гость порозовел и расхрабрился, на красном кончике носа заблестели, как роса, капельки влаги. Странник утер их кончиком шарфа и несколько раз с удовольствием чихнул.

– Вот так всегда от горячего. – Сообщил он Вере. – Но теперь уже все равно.

Вере (такой это человек) стало не по себе. – Куда вы пойдете? Сидите пока здесь. А увидите очередь, сразу бегите занимать. Я дверь приоткрою.

Так оно и случилось. Гость задержался в коридоре, чихал много, с каждым разом все громче, будто прогревая застывший мотор. Там на него наткнулась Верина мама. За долгую жизнь Лиля Александровна не отвыкла удивляться, но держала удивление при себе. Поэтому разговор возник позже, когда гость уже исчез, снялся незаметно, как отдохнувшая от долгого перелета птичка.

– Верочка, – Сказала Лиля Александровна, управляясь на кухне, – там у нас в коридоре, по-моему, кто-то сидит. Ты видела?

– Да, мама. Это он к экстрасенсам очередь занял.

– К кому? – Лиля Алексанжровна сориентировалась на Веру ухом.

– К экстрасенсам. Громко и отчетливо повторила Вера. Из разговора с пришельцем она уже выяснила, что речь идет о здоровье. – Мама, я тебя прошу, займись собой.

– А что они лечат?

– Понятия не имею.

– Тогда откуда я знаю, на что жаловаться? – И Лиля Александровна царственно удалилась. Вера поглядела вслед, отметила тяжесть походки и решила все бросить и заняться маминым здоровьем.

Вскоре мимо Вериной квартиры потек в сторону флигеля ручеек страждущих. Эти люди были заметны. Зайдя во двор, они начинали оглядываться, отыскивая нужный адрес, и медленно двигались от двери к двери, как посетители художественных выставок – от картины к картине. Теперь летняя досужая публика собиралась реже и задерживалась меньше. Смена лиц совпадала со сменой времен года, напоминая средневековый календарь, где каждому месяцу соответствуют свои занятия и планы, а пора летних хлопот и праздников сменяется временем предзимних тревог.

Заглядывали к Вере, к другим соседям, само нечастое слово экстрасенсы обрело будничность, обозначив направление поиска нужной двери. Число страдальцев прибывало, и вместе с ним росло число людей, называющих себя экстрасенсами и деловито спешащих по утрам к флигелю сквозь почтительно

расступающуюся толпу. Именно толпу, пусть небольшую, но все же. Теперь само понятие экстрасенсы, казавшееся еще недавно однозначным и цельным, стало распадаться на более звучные и загадочные составляющие. Трансцендентная медитация. Астральная диагностика. Гравитация биополя… Все это можно было теперь прочитать на дверях Марфушиной опочивальни. Диагностика по радужной оболочке глаза, по форме протертой спиртом ушной раковины, по запаху пота шейного платка, по линиям руки и, конечно, по содержанию снов. Даже по картам (и такое было), для чего дважды в неделю привозили из табора особого эксперта, предварительно упрятав под замок каракулевые шубы других специалистов.

Недоверчивый хмыкнет, скептик не станет слушать, но ведь даже недолгий голод – не тетка, а болезнь и того хуже (лечебное голодание, кстати, тоже было). Исцелений, в том числе самых невероятных, набиралось более, чем достаточно. И по телевизору каждый день показывали, там заговоренная вода давала разительный эффект. Умный человек всему научится.

Как будто ручкой реостатаМеняя уровень токов,Ползет рука натуропатаПо гребню ваших позвонков…