Художник и его окружение
Шрифт:
– Это что, дорого?
– Дорого, конечно.
– А почему, суворовское?.
– Откуда я знаю. Но вку-ус. С чаем, кофе… А маслины. – Видя негаснущий интерес, Люда добивает окончательно. – Вот такие. – Люда подносит к носу Виленкина длиннющий палец и отщелкивает на нем две фаланги. Маслина выходит с небольшой огурец.
Что тут скажешь? Виленкин подавлено молчит.
– А молочные продукты? Знаете? Вот такие. – Люда неожиданно забрасывает левую руку за голову и берется ей за правое
– На бутылке?
– А на чем же? Сыр пяти сортов. – Люда продолжает оставаться в позе индийской танцовщицы и только теперь размыкает композицию.
Виленкин сражен: – Это что, всегда так?
– Всегда. С маслом сливочным, правда, бывают перебои. Это – да. Но я вам скажу. Я в обычной коммуналке жила. Приходит человек и вежливо, спокойно. Составляет список на каждого пенсионера. Кому что. И на следующий день, пожалуйста, получите. Так что, вы думаете, они будут переживать из-за этого масла?
– Фантастика.
– Фантастика. – Эхом отзывается Люда. – Я бы не поверила, если бы сама не увидела. Тем более, у меня совсем нет воображения. Мне папа всегда говорил. Люда, ты хоть раз в жизни можешь придержать язык? Или так и будешь выкладывать все подряд? – Люда чуть грустит. Видно, вспоминает, когда наивность выходила ей боком.
– Кстати, Вы видели, чтобы у нас продовольственные посылки кто-нибудь получал? Видели? Нет?
– Сотрудница говорила, – Виленкин старается быть объективным, – что ее сестра в институте получала. Геологии. Они там какое-то месторождение открыли.
– Х-ха. Месторождение посылок – вот что они открыли. А к тем везут и везут. Сразу на месяц получают или два. Причем, все продумано. От соли до презервативов.
– А зачем пенсионерам?
– Откуда в Германии знают. Шлют блокадникам. А молодежь за сахар меняет. Между прочим, на наш украинский цукор. Вы бы видели, какая ванна в этой коммуналке. Ай-я-яй. Из розового кафеля. Вот такая. – Люда оттягивает платье, создавая некоторое подобие груди. – Я спрашиваю: сколько вам стоило? А они смеются. Собчак издал специальный указ, уволит любого, кто отфутболит хоть одну бумагу. Так они теперь сами бегут. Хоть ванну, хоть унитаз, хоть это, как его… сейчас вспомню… Только свистни.
– Но, позвольте. Как же? Там карточки.
– Конечно, карточки. А я не сказала? На макаронные изделия. С оливковым маслом бывают трудности. Подсолнечное есть, а за оливковым нужно постоять.
Иностранец
– А как же вы? Если карточки…
– Ай. – Отмахивается Люда. – Больше для вида. У меня ни разу не спрашивали. Я похожа на ленинградку. – Последнюю фразу Люда произносит с гордостью.
– Это правда. – Подтверждает Виленкин.
Слышно, как в коридоре, где хозяйка разговаривает по телефону, падают книги, несется плачущий голос: – Это вы опять пришли? Я же просила.
– Оля, наверно. С испанкой обещала… – Прислушивается Люда.
– Представляете, как мыши разбегались. – Появляется Вера. – На меня ноль внимания.
– Мыски, мыски. – Леня бросается в коридор.
– Ничего не боится. – С гордостью говорит Люда. – Вера, садись чай пить. – И опять обращается к Виленкину. – Вот такой, индийский, там в каждой булочной. А за Дунканом нужно стоять.
– А кофе? – Это Виленкин спрашивает.
Люда смеется, а затем восстанавливает знакомую композицию. Забрасывает руку в обход затылка и берется за ухо: – Понятно? Растворимого они вообще не пьют.
– Мыски, мыски. – Азартно кричит Леня из коридора. – Мама, иди сюда. Смотри. Еще одна.
– Ты бы испанку предупредила, – говорит Люда, – а то выскочит в самый неподходящий момент.
– Думаю, – Виленкин дополняет, – испанцы мышей не боятся. Коррида воспитала. А холсты нужно переставить, погрызут. Это для них, как суворовское печенье.
– А мыши краски едят? – Спрашивает Люда.
– Еще как. В Ленинграде, наверно, нет. Там зажрались. А здесь набросятся…
– Собчак для них – святой. – Досказывает на ходу Люда. – Сам, если что, по квартирам разносит. Кому что… биде, вот, я вспомнила…
… – Она искусствовед? – Спрашивает Виленкин Веру. Люда с сыном сели в троллейбус, а они идут дальше.
– Кто? Люда? Ой, она очень хороший человек. И стихи пишет, и натурщица.
– Натурщица? Она же худая. Ноги, как трубки от раскладушки.
– У нее очень красивое тело. Теплое такое. Ты не понимаешь.
– Да. – Пристыженно соглашается Виленкин. – Не понимаю.
…Виленкин возвращается домой, полный впечатлений, и тут, кстати, звонок. – Представляешь, там ирландское мясо по семь рублей. И не берут.
– Не берут? – Ахает трубка – А очередь?
– Какое. Семь человек… – Для эффекта Виленкин даже думает сказать пять, но потом называет точную Людину цифру. – В мясо маникюром тык. И не берет. Мороженное для нее. Ирландское. Представляешь?
– Ирландское? Так это вырезка. А здесь? Вот, сволочи. Я все время Вадику говорю: беги в посольство, бери анкету, пока не поздно.
Собеседница преподает в консерватории, лето с мужем, дочерью и безымянной морской свинкой проводит на даче. И вот дачная история. Свинка в картонном ящике жевала травку и в благодушном настроении была замечена бродячим котом. Хорошо, что дочь оказалась рядом, успела спасти.
– Представляешь, что творится? Никогда такого не было. Среди бела дня. Скоро на улицу нельзя будет выйти.