Художник, спускающийся по лестнице
Шрифт:
Битчем. Да нет, она была там.
Доннер. Не в то время. Тогда там были Хьюго Балль, Ханс Арп, Макс, Курт, Андре… Пикабиа… Тристан Тцара… [6]
Битчем. Тристан Тцара!
Доннер. Что – «Тристан Тцара»?
Битчем. Это его ты обвинил в консервативности. Но он на самом деле был дерзок. Написал на снегу свое имя и сказал: «Так-то вот!.. Пожалуй, я назову эту картину «Альпы».
Доннер. Это сделал Марсель. Он все время обыгрывал Ленина в шахматы. Несмотря на его постоянные шуточки, в нем чувствовался подлинный талант. Однажды он сказал мне: «Художником
6
Хьюго Балль, Ханс Арп, Макс Эрнст, Курт Швиттерс, Андре Бретон, Франсис Пикабиа, Тристан Тцара и – ниже – Марсель Дюшан – писатели и художники, представители авангардистского искусства XX в.
Битчем. Как, впрочем, поступали художники всех времен от Праксителя до Родена. В классицизме нет ничего божественного: просто их клуб существует дольше и в нем больше членов.
Доннер. Да, божественного гораздо больше в современном искусстве – ведь оно держится исключительно на вере. Вот почему художники стали такими же самодовольными, как попы. Ведь им больше не приходится доказывать истинность своих убеждений. Как попы, они требуют лишь, чтобы зритель поверил в то, что хлеб, вино или банка консервированного супа, которые они видят, – нечто большее, чем хлеб, вино или банка консервированного супа…
Битчем. Доннер… какая муха тебя укусила? Неделю назад ты еще был впереди планеты всей, а теперь, вы только посмотрите! Что тебе Мартелло такого наговорил?
Доннер. Какая разница? Да и откуда я знаю, правду ли он сказал или просто хотел мне отомстить? – понимаешь, я его скульптуру слегка подпортил… Он как раз над ней работал. Я не знал тогда, что у него на уме… и вот я принес ему чашку чая…
Сцена 3
Та же студия неделей раньше.
Доннер принес одну чашку чая для Мартелло и одну для себя. Мартелло прервал свою работу над изваянием в сюрреалистическом духе, изображающим женщину. Доннер одновременно с ним приостановил работу над очередным образчиком изобретенного им «съедобного искусства» – возможно, он высекает нечто резцом из глыбы соли. Мартелло взял одну из последних работ Доннера, сахарную Венеру Милосскую, и соскабливает с нее сахар в чай.
Доннер. Правильно. Положи себе сахар.
Мартелло. У меня не получается. Она слишком твердая.
Доннер. Отломи ей голову.
Мартелло. Без резца ничего не выйдет.
Доннер. Ну, тогда засунь ее головой в чашку и поболтай немного.
Мартелло следует совету.
Мартелло. Дурацкое занятие. А если я захочу посыпать сахаром кукурузные хлопья, что тогда?
Доннер. У голодающих крестьян нет кукурузных хлопьев. Господи, Мартелло, неужели ты полагаешь, что, имей они кукурузу, они стали бы делать из нее эту дурацкую жвачку для машинисток, заботящихся о своей фигуре?
Мартелло. Что за ахинею ты несешь? Какие еще голодающие крестьяне? Честно говоря, Доннер, тебя швыряет из одной крайности в другую. В целом, мне гораздо больше нравилась твоя идея с сахарными кубиками из керамики.
Доннер. Нет, я только теперь понял, как глубоко заблуждался с керамической едой. Конечно, керамический хлеб, керамический бифштекс и керамическая клубника с кремом из алебастра ставили вопрос в лоб, но я по-прежнему пытался отвертеться от ответа. Поэтому вопрос остается прежним: как оправдать существование искусства перед человеком, у которого пуст желудок? Ответ прост, как и все гениальное: нужно сделать искусство съедобным.
Мартелло. Блестяще!
Доннер. Откровение пришло ко мне, когда я… кстати, Мартелло, это ты вытираешь ванну моим полотенцем?
Мартелло. Нет. Это, наверное, Битчем.
Доннер. У него нет абсолютно никакого уважения к частной собственности.
Мартелло. Я знаю. И к тому же он повадился прятать от нас варенье. Ты знаешь, где оно?
Доннер. В банке, на которой написано «Огурцы».
Мартелло. Вот хитрый черт! Спасибо.
Доннер. А в банке, на которой написано «Оливковое масло», он прячет мед.
Мартелло. Невероятно. Похоже, он это придумал, когда вытирал ванну твоим полотенцем.
Доннер. Кстати, где он?
Мартелло. Отправился покупать сахар из собственных средств. Интересно, где он его спрячет?
Доннер. Да пускай себе прячет. Сахарный стиль – это только начало.
Мартелло. Хотя нельзя отрицать, что он вдохнул в кубизм новую жизнь.
Доннер. Только представь себе «Мыслителя», изваянного из…
Мартелло. Холодного рисового пудинга.
Доннер. Нет, из соли. Представь себе бедную деревню, которая получает месячную норму соли в виде классической скульптуры!
Мартелло. И не только классической! Твои собственные шедевры, воспроизведенные в удобной и при этом съедобной форме…
Доннер. Представь себе пиццу в виде вангоговского подсолнуха!.. представь себе, какие новые пигменты войдут благодаря этому в художническую практику – от соли до лакрицы!
Мартелло. Ты будешь подписывать авторские буханки хлеба, вылепленные из настоящего теста и обожженные в печи пекаря… ты будешь изготавливать «керамические бифштексы» из настоящего мяса! Пусть умники разглагольствуют себе: простые потребители искусства станут отныне руководствоваться в своем выборе подлинным вкусом. В будущем вкус художника…
Доннер. Ты издеваешься надо мной, Мартелло?
Мартелло. Да нет, Доннер. Пусть они подавятся искусством.
Доннер. Представь себе мою ближайшую персональную выставку, открытую для всех голодающих в мире… Знаешь, Мартелло, впервые в жизни я чувствую себя свободным от тех угрызений совести, с которыми приходится жить каждому художнику. Судя по всему, съедобное искусство – это то, чего все мы искали с самого начала.
Мартелло. Кто это «мы»?
Доннер. Все мы! Бретон! Эрнст! Марсель, Макс, ты, я… Вспомни только, как истошно Пабло кричал, что война сделала искусство бессмысленным, поэтому…