Хвала и слава. Книга третья
Шрифт:
Эльжбета стояла уже совсем близко от Казимежа и, говоря эти слова: «Вы Юзека убили!» — ударяла его по плечу своим маленьким кулачком. В этом жесте было и отчаяние и истерика. Эльжбета, стоявшая перед Спыхалой с пылающим лицом и растрепанными седеющими волосами, казалась ему безумной. Он схватил молотящий ее кулачок и сжал в своих больших, костистых руках.
— Вы уж меня не бейте, — проговорил он без улыбки, — я совсем не заслужил этого.
— Все вы это заслужили. Это же страшно.
— Необходимо, — серьезно проговорил Спыхала.
— Единственная ценность, которая есть у нас, — это жизнь! — Эльжбета снова подошла к зеркалу.
— Собственная жизнь и, может, чужая? — гамлетовским тоном проговорил Спыхала.
— Вы ужасны, — Эльжбета села на тахту, — У меня такое впечатление, что вы никогда не бываете самим собой.
Дверь, ведущая во внутренние комнаты, отворилась, и на пороге появилась какая-то длинная фигура в светлом.
— Кто тут? Это ты, Эльжбета? Почему там темно?
— Я здесь, Роза. — Эльжбета снова отошла к зеркалу. Стала приглаживать волосы.
— Где это так стреляют? — спросила Роза.
— Не знаю, дорогая, восстание идет.
— И кто это так стреляет?
— Не знаю. Наверно, наши и немцы.
— Кто здесь еще? — спросила графиня Казерта, тараща свои почти совсем ничего не видящие глаза.
— Пан Спыхала пришел, — неохотно ответила Эльжбета.
— Пан Спыхала? Это тот самый, что с Марысей Билинской приезжал в Палермо?
— Тот самый, — басом ответил Спыхала.
— О, а вы помните Палермо?
Графиня, словно призрак, двинулась вперед. Она была в светлом, сверкающем халате.
— Вы помните мой дом в Палермо?
— Плохо. Я был там так недолго.
— Да. Это когда мама умерла. Там еще было что-то с этими драгоценностями. Вы очень любили Марысю… — с уверенностью сказала графиня.
— Ах, Роза, — проговорила Эльжбета.
Свеча осветила Розу. Несмотря на преклонный возраст, на невидящие выпученные глаза, она показалась Казимежу красивой, красивой этим своим аристократическим безобразием. В ней было что-то зловещее.
— А почему вы не поехали с Марысей? — спросила вдруг графиня.
Спыхала молчал.
— Почему? Марыся сейчас в Палермо. Алек писал этой — как, бишь, там ее зовут? — панне Бесядецкой, кажется…
— Бесядовской, — поправила Эльжбета.
— Да, да, Бесядецкой. Алек писал, но не из Лондона. Я уж не знаю откуда. А пан здесь зачем? — обратилась она вдруг к Эльжбете за разъяснением.
— Пан ищет Анджея и Геленку…
— Ага… — протянула Роза таким тоном, словно в простой этой фразе она не поняла ни слова. — Хорошо. А вы очень любили Марысю? Жаль, что вы не могли на ней жениться…
— Ты очень неделикатна, Роза, — попробовала вмешаться Эльжбета.
— Нет, нет. Отчего же? Во время войны все должны быть искренними. — Роза говорила с забавным иностранным акцентом. — Вы любили Марысю. Что же в этом плохого? Я и сейчас люблю. Никогда в жизни не любила, а сейчас вот люблю. Я прямо сама не своя от этой любви.
Эльжбета вышла из себя.
— Роза, дорогая, — резко повернувшись, проговорила она, — ты и вправду болтаешь, как помешанная. Иди-ка лучше в свою комнату. Ложись. Andate in letto [40] , — добавила она. Вероятно, это были слова из какой-то оперной арии.
40
Идите спать (итал.).
— Вы, княгиня, не боитесь своих чувств, — проговорил Спыхала и неожиданно для самого себя уселся на стул.
Эльжбета забеспокоилась.
— Правда, Роза, тебе надо отдохнуть. Неизвестно, что нас ждет завтра.
Но графиня не слушала ее. Она села на тахту против Спыхалы и взяла его за руку. Пальцы у нее были потные и холодные.
— Скажите, — заговорила она, — вы сражаетесь? Сражаетесь. А это очень опасно для немцев?
Эльжбета возмутилась.
— Но Роза, что ты говоришь?
Спыхала инстинктивно отпрянул.
— Когда сражаются в тесном городе, то это очень опасно для обеих сторон.
— А то у меня есть здесь один друг немец, он, знаете ли, из баварской семьи, Виттельсбах. Я боюсь за него. C'est un cousin de mon mari [41] .
— Нам-то какое до этого дело? — проговорила Эльжбета.
— А мне есть дело. Меня тревожит, что вы стреляете в немцев. И то, что они стреляют в вас, — тоже. Что вы хотите? Это естественная реакция. Все в жизни — естественная реакция. Натура — это самое главное. Нельзя противиться натуре, — добавила она таким тоном, словно сделала поразительно важное открытие, — а мы всегда противимся натуре. Натура потянула меня сюда. Зачем я сюда приехала? Вы помните, как красиво у нас в Палермо, на нашей улице, на виа делла Либерта. Помните? На виа делла Либерта. Libert'a — значит «свобода». Вы понимаете: d'elia, d'elia libert'a…
41
Это двоюродный брат моего мужа (франц.).
— Tu divagues [42] , — проговорила Эльжбета.
— Потому что все сходят с ума по поводу этой libert'e. У нас черные рубашки пели: D'elia, d'elia libert^a.
Она хотела уйти, но Спыхала задержал ее.
— Послушайте, — сказал он, сделав шаг в ее сторону, — может, у вас есть какие-нибудь вести от Марыси?
Роза остановилась и смерила Казимежа взглядом с ног до головы.
— Я не переписываюсь с пани Билинской, — сказала она. — Я считаю, что по многим причинам не могу этого делать.
42
Ты заговариваешься (франц.).
Эльжбета потеряла терпение.
— Ох, Роза, — сказала она, — иди к себе, прошу тебя. Нельзя же говорить такие вещи, — добавила она, чуть не плача.
— Как хочешь, — ответила Роза. — Сейчас иду. Так ты не знаешь, где это стреляли? — добавила она, уходя.
— Знаю, — зло ответила Эльжбета. — В гимназии Гурского.
— Что за времена! — выходя, вздохнула княгиня. — В гимназии стреляют из винтовок!
— Пан Казимеж, — обратилась Эльжбета к Спыхале, — освободите меня от этой женщины.