Хвала и слава. Том 1
Шрифт:
— Хорошенькую пьесу выбрали для рабочих! И вообще этот Ромен Роллан…
— Но ведь ты же ничего не знаешь о Ромене Роллане, — сказал Януш. — ты же не читала его, тебе было некогда.
— Разумеется, не читала, но я знаю.
— Как это у тебя получается? Откуда ты все знаешь? — вдруг спросил Януш и теперь заглянул ей в глаза с золотыми искорками.
Ганя удивленно посмотрела на него и приложила палец к губам.
— Ты неприлично ведешь себя, — сказала она.
— Как у тебя получается? Ведь все знают, откуда ты родом.
— Никто ничего не знает. Я родом из Польши, этого достаточно. Для них Польша — это страна цыган, медведей, черной
— Ты должна дьявольски следить за собой!
— Теперь уже нет. Став обладательницей нескольких миллионов, делаешься уже только необыкновенной. Впрочем, я не собираюсь возвращаться в Америку…
В эту минуту появилась Ариадна. Она подошла какая-то раздраженная, резкая, нарочито откровенная и без малейшей искусственности.
— Представьте себе, — сказала она по-русски, — этот Виктор пригласил Неволина. Как мне быть? Пожалуй, надо уйти домой. Правда, миссис Эванс? Это же невозможно!
— Совершенно невозможно, Ариадна Николаевна, — ответила без улыбки Ганя Эванс. — Пожалуй, вам и в самом деле надо сбежать.
Ариадна вдруг рассмеялась.
— Вы видели ад? — спросила она. — Это была моя идея. Не видели? Тогда идемте, я покажу вам.
Они спустились по лестнице и маленьким коридорчиком прошли в комнатку, которую Ариадна называла адом. Здесь кончался коридор соблазнов и грехов. С ними вместе оказался и обнаженный Бебе Леваль. Януш заметил, что все тело у него покрыто белилами и он действительно подобен мраморному изваянию. «Ад» оказался серой, унылой, слабо озаренной рассеянным светом комнатой. На блеклых стенах кое-где виднелись нарисованные мыши и огромные пауки. Комната была совершенно пуста.
У Януша все сильнее шумело в голове. Шампанское, вино и коктейли подействовали на него угнетающе. От давящей серости «ада» у него еще больше помутилось в голове. Мыши и пауки начали слегка кружиться перед глазами. Януш оперся о плечо Бебе Леваля и почувствовал под рукой холодный мрамор его бицепса. Юноша удивленно покосился на него.
Внезапно Ариадна увлекла его в глубину, к темному шкафу, который находился на самом носу баржи.
— А это тайна ада, — сказала Ариадна с какой-то страстью в голосе, которая всегда отрезвляла Януша.
— Это тайна ада! — воскликнула она и резко распахнула дверцы шкафа.
В сиянии неярких ламп там стоял беломраморный Христос, словно на картине Холмена Ханта{101}, в терновом венце, со сладчайшей улыбкой на устах. У Януша на мгновение замерло сердце. Он увидел, как Ганя Эванс закрыла лицо руками, а голый Бебе отступил на шаг.
— Бог! Бог! — воскликнула Ариадна. — Бог есть даже в аду. Это и есть тайна всякого ада. — И вдруг захлопнула дверцы. — Никому не говорите об этом, — совсем неожиданно добавила она обычным тоном. — Это только для вас, никому другому я этого не покажу.
— Вы во всем комедиантка, Ариадна Николаевна, — медленно произнесла Ганя Эванс.
Леваль повернулся и вышел. В «аду» можно было открыть два крана: из одного лилось пиво, из другого — простая польская водка. Ариадна, смеясь, показала эти краны. Януш подумал о Янеке Вевюрском и выпил стакан водки за его здоровье. Потом они снова вышли на палубу.
Тем временем собралось много гостей и под фонариками уже танцевали. Януш искал Гленна Уэя, но его не оказалось; он снова заглянул в каюту плотских
Когда Януш проснулся и взглянул на часы, было уже около часа. Из недр кораблика долетал мерный гул пьяных голосов; время от времени раздавались отчаянные вопли, — он узнавал голос Виктора. На палубе чуть слышно звучала музыка. Он обернулся в ту сторону: всего несколько пар бесшумно, словно ночные бабочки, скользили по серому, лоснящемуся настилу. Януш попытался прислушаться к голосам, доносящимся из глубины баржи, и вдруг заметил, что он не один — рядом с ним сидел тот ученый, с которым он познакомился на концерте Эдгара у Гани Эванс. «Как его зовут, черт побери?» — подумал Януш.
Марре Шуар заметил, что Януш не спит, и, неожиданно наклонив голову в его сторону, доверительно спросил:
— Вы любите музыку?
Януш, считая себя трезвым, сделал над собой лишь небольшое усилие и ответил:
— Да, очень. Я видел вас на концерте Шиллера.
— Вот именно, — сказал Шуар, — и поэтому я подумал, что вы любите музыку…
— Мой отец обожал музыку, — вдруг сказал Януш, и неожиданно для него самого его понесло дальше: — Мой отец всегда играл на пианоле, сам вырезал ноты для пианолы. Моего отца нет в живых, он скончался именно в тот момент, когда громили наш дом, и мы не успели похоронить его по-человечески… Мы похоронили его не в нашем семейном склепе, не в фамильной часовне — представляете, такая круглая, в стиле ампир, — а возле часовни, в желтом-желтом песке… О боже, ну и пьян же я! — добавил он без всякого перехода.
— Да, — вздохнул Марре Шуар, — я сразу сказал себе, что вы любите музыку. Вы наверняка любите музыку… А что касается опьянения, то и я вдребезги пьян…
— Вы расщепляете атомы? — спросил Януш.
— Хуже, — вздохнул Марре, — фотографирую расщепленные!
— Для меня это совершенно непонятные вещи, — сказал Януш, словно пытаясь защититься от возможной лекции.
— Можете утешиться, для меня тоже.
Наступила пауза.
— Я, видите ли, тоже люблю музыку. I like, I love [77] — сказал Шуар, — и это анданте вашего кузена. Ведь Шиллер, кажется, ваш кузен, мне что-то об этом говорила миссис Эванс.
77
Я люблю (англ.).
— Нет, он мне не кузен. Он просто мой земляк.
— Это все равно. Анданте из его квартета — божественная музыка.
— Атомная, — сказал Януш.
— А вы знаете, что мы теперь вступаем в атомную эру?
— Будет ли человеку от этого лучше?
— Или лучше, или хуже… а может, и вовсе ничего не будет… Впрочем, это одно и то же. Божественная музыка. Эти флажолеты, ну и, конечно, эта мелодия… Что это за мелодия?
— Наша народная…
Януш стал напевать:
К милой заявился, Низко поклонился… Только ведь другая, Что тебя милее, Стала на дороженьке моей.