Хвала и слава. Том 1
Шрифт:
— Вот-вот, — оживился Марре Шуар. — Словно в знойный полдень что-то поднимается в душе человека, словно кто-то умирает, и целый мир распахивается в его груди, и все пронизано светом. Это гениально.
Януш не слушал того, что говорил пьяный француз. Вспомнившаяся песенка вдруг подхватила его и понесла по течению, и он повторял без конца:
У меня и конь есть, У меня и дом есть, И моя родная мне невесту ищет… Только ведь другая, Что тебя милее, СталаВ это мгновение на палубу хлынула орава гостей. Впереди бежали Ариадна и Виктор, что-то громко крича. Они гнались за Бебе Левалем, который увернулся от них и сел на перила, отделявшие палубу от темной Сены. Все истошно вопили. Януш не понимал, в чем дело. Он резко поднялся и вдруг заметил подле себя Неволина. Тот схватил его за руку.
— Сиди, — сказал Валериан, — сейчас что-то произойдет.
— Нет, нет! — Кричала Ариадна. — Чтобы такая мерзость, une telle salete, творилась здесь, у тебя, у Виктора Гданского! Я не позволю! Я не позволю!
Януш попытался встать, но почувствовал, что рука Неволина может быть еще тверда, как железо.
— Она совсем пьяна, — сказал Валериан.
Виктор тоже кричал, и к тому же очень пискливо:
И в аду есть Христос, ты сама это выдумала!
— Бебе, Бебе! — взывала вся толпа.
Юный Лаваль встал на перила и застыл там, покачиваясь из стороны в сторону.
Голос Ариадны перекрывал рев толпы:
— Смотри, вот что ты натворил! Это отвратительно, это невозможно! Напоил меня до бесчувствия, а сам… а сам…
— Ариадна, Ариадна, верь мне! — воскликнул Виктор и вдруг упал на колени. Он пытался схватить ее за руки, но они ускользали от него, взмывая вверх, как два голубя.
Неволин уже тащил Януша к выходу, но тот все оглядывался. Голый и пьяный Бебе казался изваянием на фоне темной воды и темного неба, фонари отбрасывали розоватые блики на его набелепное тело. Юноша покачивался, стоя на узкой планке, все вопили, показывали на него пальцами, но никто и не думал спасать его.
Вдруг из толпы энергичным шагом вышла Ганя Эванс, приблизилась к стоявшему на перилах юноше и попыталась стащить его на палубу. Бебе с силой оттолкнул ее и крикнул:
— Свиньи!
И рухнул в воду. Одновременно с плеском раздались свистки фараонов на берегу. Неволин с Янушем стремглав побежали по мосткам, лесенке и очутились на улице, под платанами. Они стали за деревьями, тяжело дыша. Полицейские кинулись на баржу. Свистки заливались уже почти сплошным хором.
— Ну, — сказал Неволин, — теперь идем спать. И не надо о них беспокоиться. И Виктор, и миссис Эванс настолько богаты, что им ничего не грозит. Прощай, Мышинский, — добавил он в заключение по-русски и весьма патетично.
Януш пошел быстро, не оглядываясь.
XV
В Варшаву Януш приехал 11 мая вечером. Заглянул на Брацкую. Сестры еще не было, по пути домой она остановилась в Вене, где дожидалась гроба с прахом княгини Анны, который медленно следовал на родину. Панна Текла обрадовалась. Алек был робок и в ответ на любой вопрос Януша заливался пурпурным румянцем. Варшава показалась Мышинскому серой, мрачной и мало оживленной, хотя по улицам уже курсировали первые таксомоторы. И все-таки ему было приятно чувствовать себя на родине. Святые огородники, как всегда, пожаловали с холодами, по утрам было свежо, к полудню тучи рассеивались и небо прояснялось. На следующий день по приезде Януш с утра отправился в Лазенковский парк, а затем в «Земянскую» на чашку чая. Его озадачила неуловимая, но вполне определенная атмосфера,
— Вы словно мотылек, — сказал он Янушу. — То в Париже, то в Варшаве. Какими судьбами вы снова здесь?
— Обыкновенно. Приехал. Я мог бы и вам задать точно такой же вопрос.
— Скука в этом Париже, — поморщился Керубин. — А вы знаете, что у нас тут делается?
— Не имею представления.
— Пилсудский двинулся на Варшаву.{102} Из Сулеювека…
— Вы шутите? — сказал Януш. — Ведь Витое стал премьером.
— Все эти смены кабинетов — игра в бирюльки, милостивый государь. Нам нужно правительство сильной руки.
— Но ведь Пилсудский социалист?{103}
— Ну да. И ППС будет теперь править нами, если, конечно, не победит армия, верная Войцеховскому. Но, пожалуй, ей не победить. Заговоры, как правило, удаются, а нам этот Войцеховский и с Витосом{104} и со Скшинским уже дьявольски надоели. Поляки любят перемены.
Януш пошел дальше и услыхал теперь более отчетливо выстрелы со стороны Вислы. Вдруг два орудия — по четыре лошади в каждой упряжке — с грохотом пронеслись по Брацкой. За ними мчалась толпа уличных мальчишек, которых тщетно отгоняли солдаты, размахивая руками и карабинами.
— Мы идем на войну, на войну… — Четко отбивая шаг, из подворотни на тротуар вышло четверо малышей.
На этот раз пулеметы затарахтели еще ближе. Толпа на тротуаре становилась все плотнее и, когда стрельба усиливалась, начинала колыхаться из стороны в сторону, но люди явно не собирались разбегаться — напротив, казалось, вот-вот начнется какое-то шествие или манифестация.
Глядя на пушки, катившиеся по улице, Януш вспомнил свои собственные солдатские подвиги и песенку, что пел маленький Собанский, когда они сидели рядом на грохочущем зарядном ящике:
Эх, как весело в солдатах…«Я был как одержимый, — подумал он. — Война!»
Войдя в особняк на Брацкой, Януш заметил разбросанные по комнате открытые чемоданы. С лестницы сбежала бледная Мария и схватила брата за руки.
— Что случилось? — воскликнула она. — Кази прямо с вокзала куда-то помчался, оставив у меня все свои вещи… Что тут у вас творится?
— Ты хочешь сказать: что тут у нас творится? — сказал Януш. — Да ничего особенного. Un coup d’'etat… [78]
78
Государственный переворот (франц.).