Хвала и слава. Том 1
Шрифт:
Вот и сегодня, прекрасным июньским днем, она следила за подготовкой фруктов к вывозу.
Упаковочная находилась в самом центре бывшего ипподрома. Двенадцать молодых садовниц, практиканток и работниц плотно укладывали красивые, почти черные ягоды. Симпатичные шоферы, глядя, как работают девушки, подшучивали над ними. Работа кипела — черешня должна была к вечеру поспеть в Варшаву, чтобы с утра попасть на рынок. Ройская в белой шляпе и черных митенках наблюдала за упаковкой. Она принципиально не желала никому передоверять хозяйственные дела, утверждая, что сама великолепно разбирается во всех полевых и садовых работах. В этой уверенности в себе заключался один из важнейших секретов ее экономического преуспевания.
Валерек после верховой прогулки тоже явился в сад — в последнее время он зачастил сюда — и бесцельно бродил среди деревьев, похлопывая стеком по голенищам. Порой он ударял стеком по веткам, черешня осыпалась пурпурным дождем. Валерек подбирал одну-две ягоды и проглатывал, не выплевывая косточек. Пани Эвелина, следя за упаковкой ягод, лежавших грудами на широких столах, искоса бросала на сына тревожные взгляды.
Валерек уже вышел из юношеского возраста, его восточная красота поблекла, а черты лица и линии тела оплыли. Все же он был еще очень хорош собой, и взоры упаковщиц то и дело невольно устремлялись в его сторону, когда он в белой полотняной куртке погожим июньским вечером прохаживался среди коралловых деревьев.
Ройская вздохнула. Валерек два года назад расстался с женой. Насколько ей было известно, он даже оформил развод (боже, на какие деньги?), ибо уже поговаривали, что ее экс-сноха, урожденная Красинская, соседка по имению, выходит за какого-то военного. Брак оказался очень неудачным, но пани Эвелина не знала подробностей супружеской жизни сына. Была она короткой, молодая пара жила в Варшаве, разрыв произошел внезапно. Однажды ей сказали, что сноха вернулась к родителям, а недели через три в Пустые Лонки приехал Валерек и сообщил ей, что расстался с женой навсегда. Этим все и кончилось.
У Ройской было смутное впечатление, что одно кончилось, а теперь начинается что-то новое. Валерек слишком явно увивался вокруг садовниц, но Ройская не могла определить, какая из работавших у нее девушек была тому причиной. Когда он входил в упаковочную или оранжерею, все вспыхивали, точно подростки.
— Глупые гусыни, — шептала про себя Ройская.
Отношения с сыном складывались не так, как бы ей хотелось, и, вспоминая Юзека, она тяжело вздыхала. Останки старшего сына она вывезла из Канева и похоронила в парке. Один из прежних владельцев усадьбы путешествовал по Италии, видимо, оттуда он привез эскиз каменной беседки с колоннадой, напоминающей храм Сивиллы, и построил ее на искусственном холме, за домом, в углу парка. В этом святилище погребла Ройская гроб с прахом сына. Беседка приобрела некое символическое значение, ибо была импозантнее и выше дома и подавляла его своим великолепием.
Дом в Пустых Лонках был временным строением, возведенным на старом фундаменте где-то в конце XVIII века. Дом был деревянный, скромный, но изящный, стоял он в огромном парке, который переходил в лес. На фоне огромных деревьев — старых дубов и серебристых тополей — и рядом с беседкой, возвышавшейся на холме, дом казался совсем маленьким. Но печать эпохи, в которую дом этот возник, придавала ему свежесть и очарование, до такой степени покоряющее, что он казался куда красивее и привлекательнее, нежели роскошные дворцы прежних владельцев Пустых Лонк, воздвигнутые в соседних деревнях. Ройская чувствовала себя здесь довольно одинокой. Летом приезжала тетя Михася со своими внуками, но зимой здесь было безлюдно.
Размышляя обо всем этом, она вдруг поймала себя на том, что взгляд ее невольно устремляется к молоденькой девушке-садовнице, которая недавно начала работать в Пустых Лонках. Клима, укладывая в лукошко крупные черные черешни, низко наклоняла голову, так, что прядь прямых, легких как пух волос падала на румяную щеку. Клима была дочерью «шляхтича» из-под Седльц, осевшего на шестиморговом наделе. Она недавно окончила школу садоводства в Плоцке и прямо оттуда по совету одной из подруг приехала в Пустые Лонки. Невысокая, угловатая, но миловидная, с залитым румянцем юным лицом, она была не лишена очарования. Ройская заметила, что Валерек поглядывает на девушку, и недовольно подумала: «Неужели она?»
Ей вспомнилось, как отец привез Климу в Пустые Лонки. Это был высокий, тощий старик с обвислыми седеющими усами.
— Я ей все внушаю, — сказал он Ройской, — чтобы помнила, что она благородного происхождения. Но такой козе все нипочем…
«Коза» была неробкого десятка и, глядя прямо в глаза Ройской, заявила:
— Мне нет дела до того, что говорит отец. Я знаю, что должна работать, и хочу работать. А сад люблю больше всего на свете…
— Девушка она скромная, — продолжал отец, не обращая внимания на горячность дочери, — не какая-нибудь вертихвостка, а если с ней тут что случится, то уж этот грех, хозяюшка, падет на вашу голову…
Ройская засмеялась.
— Любезнейший пан Ситарский, — сказала она, — хороша бы я была, если бы грехи всех моих работников пали на мою голову!
— Да, хозяюшка, — ударил себя в грудь старик Ситарский, — мы за все в ответе. Я никогда не забуду, что дочь моя благородного происхождения, и за кого попало ее не отдам.
— Да не думаю я ни о каком замужестве! — громко воскликнула Клима. — На мужчинах свет клином не сошелся!
Ройская подумала, что девушка уж больно рьяно открещивается от этих мужчин. Но старику Ситарскому, который упрямо твердил свое, она отвечать не стала.
Теперь Ройская то и дело внимательно взглядывала на девушку, склонившуюся над черешней. Клима была близорука, и ей приходилось низко нагибаться. Работала она ловко, и крупные черные ягоды так и мелькали в ее руках, синих от черешни.
Когда в отдалении показалась среди деревьев фигура Валерека, обрывавшего черешни, Клима задвигалась быстрее, и ягоды стремительно замелькали в ее руках, хотя по близорукости своей она не могла разглядеть, что делает молодой человек. Вероятно, учащенное сердцебиение заставляло ее работать живее.
В эту минуту пришла из дома служанка с известием, что приехала молодая пани Ройская.
Пани Эвелина стремительно поднялась со стула и нервно сдернула черные митенки. В первый момент она даже не поняла, о ком идет речь, и лишь немного погодя сообразила, что это Кристина.
Ройская быстро пошла к дому. Под одной из черешен она встретила Валерека, который удивленно посмотрел на мать — очень уж необычное выражение лица было у нее.
— Останься в саду, — бросила она, проходя мимо, — там Кристина приехала.