Хватка
Шрифт:
— Вчера, когда мы с мамой ходили к нам на двор, где строят хату, там, как раз, мужчины сели отдыхать на бревна. Курили, балакали о том, о сем, и тут кто-то тоже начал про курганы рассказывать. Интересно.
— Про великанов? — Со знанием дела спросил Петруха.
— Да, — кивнула глаза Яринка, которой не часто приходилось говорить что-то парням вот так, серьезно. Чаще всего ее острый язычок использовался только для того, чтобы нещадно колоть их шутками да поддевками. — И я, — разговорилась она, — и даже мама слушала. Знаешь, как страшно, аж пальцы
Рассказывал про то, как в старину великанов хоронили. Говорил, что простых людей, что померли, жгли на кострах, а таких, кто мог один воевать, как целое войско, или был большой, как старые тополя вдоль нашей дороги, хоронили в кургане. Дух военный такого богатыря не улетал на небо к Богу, а оставался тут, с людьми, и спал в кургане. А как случалась война с кем-нибудь, страшная такая, что пришлого ворога никто одолеть не мог, приходили какие-то старики из дубрав древних, говорили волшебные слова, и Дух этот выходил к ним, вселялся в наших солдат, и тех после не брала ни сабля, ни пуля. Оттого они всех врагов и побеждали…
— Я с детства про все это слышал, вот только забываю у деда спросить, — думая о чем-то своем, заметил Петрок, — чего ж сейчас те старики-волшебники из дубравы не приходят?
— А его про это и спрашивали, — остановилась вдруг Яринка, — дядька Михайло.
— И что ответил дед? — стал и Петруха.
— Говорил, что во время правления одного князя, этих стариков крепко обидели, даже головы отрубали. Тогда они собрались и сказали людям, что уйдут в глухие леса на целую тысячу лет. …Не скоро еще эта тысяча закончится, — вздохнула девушка.
Петрок снова посмотрел на курганы:
— Баба Мария, — стараясь поддержать серьезный разговор, заметил он, — когда слышит про то, как дух в кого-то вселился, говорит, что это дьявол, чернокнижье.
— Сам ты дьявол, — не удержавшись, вспылила Яринка и, снова продолжив путь к подножью ближнего кургана, добавила: — ты что ж, не знаешь, что сатана темный? А великаны, что в курганах — светлые…
— Русявые чи шо? — Не понимая, чем же он так неудачно зацепил девушку, спросил ей вслед Петруха.
— Дурак ты, — бросила она через плечо. — И дед твой дурной. Застрелят вас немцы, не за овчарку, так за какие-нибудь разговоры.
— Это за какие? — Насупившись, спросил Петрок.
— А вот расскажет кто-нибудь фашистам про то, что твой старик хотел бы из курганов поднять такую силу, что их всех сразу погубит. Думаешь им понравится?
— Кто ж такое расскажет? — С недоверием спросил Петрок. — Думаешь есть в Легедзино такие…?
Утром 21 августа, в пору, когда только закоренелый бездельник станет тратить время на пустые разговоры, к дому Бараненко, неспешно набивая цигарку душистой махоркой, подошел давний дедов друг и сосед Фока Гончарук. Махнув рукой, он подозвал к себе возившегося с «козлами» Петруху:
— Здоровеньки, Петр Ляксеич, — завершая паковать «козью ножку», и попутно поглядывая по сторонам, по обыкновению уважительно
Петруха сбегал за хлев и позвал деда, а сам вернулся к расшатавшимся «козлам» и принялся их чинить.
По всему было видать, что старый Бараненко был не рад тому, что его отвлекли от какого-то важного дела. Его брезентовый передник был в опилках и стружке:
— Что, сосед, — вытирая тряпицей руки, по-военному козырнул он, попутно отодвигая на затылок драную, соломенную шляпу, — окуриваешь мои ворота от нечистой силы?
— Как в воду смотришь, Моисей Евдокимович. Выйдь на улицу, сядем, покурим…
— Выйду, — вздохнул старый Бараненко, — воно ж понятно, что затем ты и пришел. Так просто Васса Архипівна тебе в цей час ніяк з двору не пустила б. …Того и гляди снова дождь вольет.
— Вольет, — согласился сосед, раскуривая цигарку, — с вечера солнце в тучу садилось.
— Фока, дыми в ту сторону, и так духота, дышать нечем.
Гончарук, стараясь угодить некурящему соседу, понимающе закивал, и пересел на другую сторону…
— Да не крутись ты, — насупил брови дед Бараненко, — все одно ветер все вокруг гоняет, не спрячешься от твоего дыма.
— Ох и знатной, Моисей Евдокимыч, махры я в этот раз нарезал, — пряча в карман спички, щурился Фока, — до кишок дерет…
— Нехай себе и дерет, — нетерпеливо отряхивая передник от стружки, закашлялся сосед. — Говори, чего пришел? Правда, друже, нет времени просто так сидеть и балакать.
Гончарук беспокойно посмотрел по сторонам, глубоко затянулся и, глядя куда-то ввысь, на медленно ползущие с запада тучи, выдохнул и, как видно, начал клонить к основному предмету своего разговора:
— А чи бачив ти, мій дорогий сусід, що за дивна машина вчора до німців приїхала?
— Не бачив. — Глядя на мечтательно курящего друга, ответил старый Бараненко. — И чем же вона дивна?
— От хороший аппарат, — явно для начала подводя к чему-то другому, продолжил восхищаться вражеской техникой Фока, — дороги непроходныя вокруг, грязюка, а эта, брат, по шесть колес с каждой стороны, и к ним в довесок ешшо по одному, поднятые, як бы той цуцык, що лапу відморозив и задрав. Гребе по бездоріжжю получше того «натика». И шо главное, сосед, везе людей. Понимаешь? Не огород или поле пахать придумали такую штуку, солдат возить. У наших я видел только полуторки да танки.
— И к чему ты мне это рассказываешь? — Покосился на соседа Бараненко.
— А ты не торопи, Моисей Евдокимович, не торопи. — Дед Фока с удовольствием затягивался, всячески стараясь выглядеть человеком, решившим провести какое-то время за пустыми разговорами о погоде и прочих мелочах. — Первым делом, — тихо продолжил он, — хочу тебе заметить, друже, какая ж крепкая хватка у немца. Хорошо готовился, собака. О, какие машины для солдата сделал, танки, что наших пожгли, как …стога сена. Така у него хватка, братка ты мой, аж …за само горло! Тяжко нашим придётся…