Хватка
Шрифт:
Дунай, очутившись в новой клетке, не сводил взгляда с Петрухи и сидел в середине передней секции, словно каменное изваяние. Сложно было сказать о том, что чувствовал сейчас пес, но человек, ступив со сходней на землю, готов был тут же под нее провалиться. На его глазах разрушалось и рвалось что-то очень важное, а он ничего не мог с этим поделать.
Солдаты засуетились, оттеснив юношу в сторону, повесили на клетку замок, сбросили сходни, закрыли борт и бегом побежали вслед за тут же тронувшейся с места машиной.
«Клинок, — словно эхо прозвучал где-то в голове Петрухи забытый голос великана, — вы уже в берлоге, сделали свое дело, ведь ты мой клинок, а он — рукоять».
Юноша завертел головой, но кроме озадаченного Хельмута не увидел вокруг никого.
— Иди к Ленька, — тихо сказал управляющий, — тьебе нада хороша трудьитса. Гаспажа нье оставит здес тьебя без сабака. Нье лубит руски. Толка Ленька можьна спасьёт теба. Беги работат…
Петрок повернулся и побежал по погружающейся во мрак тропинке. Слезы заливали его лицо, мир вокруг плыл и шатался, поэтому он сбавил шаг. К вечеру еще и подморозило, стало скользко.
Петруха был попросту убит собственным бессилием. Вытирая мокрые щеки, он корил себя и за вчерашний день, и за сегодняшний. «Дурак, надо было не спать, набив свое брюхо, а вместо этого попробовать добраться до сарая и выпустить друга. А сегодня! Мог же утром, выйдя от овчарки, толкнуть солдат и открыть настежь дверь? Но я ведь не знал тогда, что его заберут? — малодушно оправдывал себя Петрок, — хотя, кого я обманываю? Просто побоялся. И что теперь»?
Что ни говори, а и без того не радужные жизненные перспективы для Петрухи, связанные с работой на свинарнике фрау Шницлер, в данное время и вовсе превращались в беспросветное пекло. Не стало в его жизни Дуная, единственного верного друга, с которым они долгое время делили пищу и кров. «И какой я после этого клинок? — сокрушался юноша, вспоминая пригрезившиеся слова великана, — тряпка и желторотый пацан…»
Он вышел из парка и остановился у куста, как раз в том месте, где недавно встретил Яниса. Следовало привести себя в порядок, чтобы не попасться заплаканным на глаза Леньке. После такого приметного зрелища рыжий не преминет потом подколоть своего помощника издевками.
Спешно вытираясь рукавом и озираясь по сторонам, Петрок вдруг вспомнил о встреченном здесь Янисе и как-то сама собой сложилась догадка о том, что неспроста садовник заглядывал ему за спину. Судя по всему, и он ждал, что Петруха пойдет на хозяйственный двор не один, а вместе с рыжим. Выходит, что страшный Клим «Топляк» и этот садовник заодно? Интересно, что им надо от этого рыжего дуралея? За чем-то они же хотели увести его подальше от этого места?
Окна их бытовки были темными, но из печной трубы шел дым. Видно Ленька где-то здесь, и уже поставил греться воду, чтобы запарить свиньям на вечер. «Наверное, пошел за картошкой, ее в ящике с утра было меньше половины, — рассуждал про себя Петрок, открывая дверь, — надо зажечь лампу, и тоже начать что-то делать, чтобы у рыжего не было повода соваться ко мне с вопросами. Надо делать все, как сказал Хельмут, у меня теперь только два пути, один — усердно работать, а другой…?»
О другом пути Петруха даже думать не хотел. Он дотянулся до стоящей на подоконнике керосиновой лампы и вдруг запнулся ногой обо что-то большое, лежащее у задней стенки печи. Юноша так и застыл на месте с широко расставленными ногами. Он осторожно нащупал на подоконнике спички, поднял стекло светильника и зажег огонь. На полу, неловко поджав под себя руки, лежал мертвый Ленька.
Петро почувствовал, как его качнуло. Ноги отказывались слушаться. Он осторожно шагнул назад и тут же чуть не упал на пол от бессилия. Все еще не веря увиденному, он поднял лампу выше. Да, это был Ленька, это его рабочие штаны, башмаки, его рыжая, кудрявая голова. Будто в бреду добравшись до скамейки, Петруха сполз на нее, и едва нашел силы на то, чтобы поставить рядом с собой лампу.
Гудел в печке огонь, рядом с ней лежали дрова. «Наверное, — попытался отвлечь себя рассуждениями Петруха, — рыжий принес их, сложил тут, и в этот момент его кто-то. …Но кто? За что? Ой, мамочки, что ж теперь будет?» — горько думалось раздавленному обстоятельствами юноше. Он медленно растер ладонями лицо и тяжко вздохнул.
Вдруг качнулось пламя лампы. Отчего-то пребывающий в ступоре Петрок обратил внимание именно на это, а не на то, что дверь бытовки открылась и у входа, растягиваясь тенью до самого потолка, выросла огромная фигура Клима.
— А-а, — глухо прорычал он, бросая короткий взгляд через плечо, — ты уже здесь? Быстро же сбегал. …Но, тем хуже для тебя. Видишь, во что оборачивается ослушание? — он кивнул на остывающее тело Леньки. — А вот увел бы рыжего с собой, он остался бы жив...
— Время, Клим, — вдруг тихо сказал кто-то за его спиной.
«Топляк» тут же ступил в сторону, пропуская вперед невысокого мужчину в полосатой, лагерной робе. Ничего не говоря, великан и незнакомец сразу же принялись шарить по закуткам, и вскоре вытащили на свет Ленькины обновки из приютского магазина.
— Пойдет, — разглядывая их, коротко заметил чужак, и тут же принялся переодеваться. Клим забрал его робу и, открыв топку печи, стал пихать лагерную одежду огонь. Пламя густо затрещало, принимая в свои объятья вшивую, грязную материю. Из печи пыхнуло дымом и неприятно завоняло. Старательно орудуя кочергой и злобно, исподлобья, косясь на Петруху, «Топляк» молчал.
— Готово, — отозвался от входа чужак, — ну что, сойдет?
Клим перевел взгляд на него, поднялся, подошел ближе и придирчиво осмотрел незнакомца.
— Годится, — заключил он, — а ботинки как?
— После лагерных мне любые будут за счастье, — отшутился чужак.
— Тогда нам надо торопиться. С этим-то, что будем делать? — кивнул «Топляк» в сторону Петрухи. — Может, давай двоих? Рядышком и положим? Хотя, это рыжего, в наущение всем стукачам, все же надо оставить здесь, а этого, чтобы не искали, можно определить ко мне в яму. Одним меньше, одним больше. Притоплю в укромном месте. Фрау в своем дерьмовом омуте держит специальный угол для «своих». Кто их там станет потом распознавать?
— Что ты пугаешь мальца? — вступился за Петруху чужак. — Видишь, он и так сидит белый, как мел. Иди-ка сюда, солдатик.
— Я? — проблеял Петрок и стал неуверенно подниматься.
— Ты-ты, — подтвердил незнакомец.
Перед глазами юноши поплыли радужные круги. Он и сам не понял, как оказался перед преобразившимся за счет Ленькиной одежды пленным, который тут же по-отечески взял его за предплечья и, посмотрев в полные слез глаза, спросил:
— Ну что ты, …солдатик? Страшно?