И быть роду Рюриковичей
Шрифт:
После смерти Кучума в орде Берина осталось до трёх тысяч воинов. Улус переживал трудное время. Сначала он кочевал в низовье Саркела, но его вскорости вытеснили хазары, и улус берегом Сурожского моря ушёл в степь.
Едва взошло солнце, как Берин покинул юрту. Мрачен хан. Постоял. В вежах началась жизнь. Женщины зажгли костры, и дым потянуло по сырой земле. Прищурившись, хан осмотрел степь. У самой реки стада, а в степи многочисленные табуны. Издали видно конных табунщиков, объезжающих косяки. Рядом с вежами отары овец, козы.
Берину подвели коня, придержали стремя. Он умостился в седле и, сопровождаемый толмачом и десятком конвоя, тронулся в путь. Следом за ханом на вьючных лошадях везли в кожаных сумах продовольствие, вели тонконогого широкогрудого скакуна в подарок Олегу. Берин направлялся в Киев. Хмурился хан. Он, потрясавший Русь, сегодня ехал к ней за помощью. Остатки разобщённой кучумовской орды не могли без помощи русов остановить хазар, но Берин верил: он объединит малые орды и поведёт их на Русь. Тогда по пыльным шляхам печенеги погонят богатый полон. Берин ещё не стар, и, когда настанет час, он объявит себя великим ханом. Но не таким, каким был Кучум. Перед Берином будет трепетать не только князь киевский, но и весь каганат.
На лысом кургане орёл зорким взглядом озирал степь. Берин считал его ханом птиц. Орел напоминал ему его, Берина, юные годы, когда в большой орде он был простым воином, потом Берин водил десяток, сотню, тысячу воинов, а когда стал темником и ханом малой орды, то, подобно орлу, расправил крылья.
С хазарами у печенегов вражда давняя, она повелась из-за выпасов. Печенеги пришли в эти степи, вытеснив хазар. Это было давно, когда Берина ещё на свете не было, а его дед был не выше колёсной чеки. Тогда большая орда хана Мансура, деда Кучума, двинулась от широких вод Итиль-реки на запад, через каганат к Саркелу, заставив хазар покинуть обильные пастбища.
Но не стало большой орды Кучума, и теперь каганат угрожает печенегам. Хазары снова возвращаются в степи. Вот почему хан Берин едет в Киев — заручиться союзом с князем Олегом. Пусть киевский князь думает, что печенеги уподобились домашней собаке, которая трётся о ноги хозяина...
Всадники сравнялись с курганом, и орёл нехотя взлетел. Он парил над степью, распластав широкие крылья, и всё живое пряталось от него в норы, замирало в траве. Когда орда ходила в набеги на Русь, вот так же разбегались от неё русы. Но у печенега глаз острый, а нюх как у степного волка.
Скачут кони знакомой дорогой. Не раз водил по ней хан Берин свой тумен, сколько невест увезли печенеги из Уруссии. У Берина две жены-красавицы оттуда. Они родили ему троих сыновей, двое из них — десятники, а третий — сотник. Сыновья на него, Берина, похожи: узкоглазые, коренастые. Им известно, что их матери из Уруссии, но Сартак не желает и слышать это. Он не урус, он печенег, сын степи, воин, и копыта его коня будут топтать землю Уруссии, а на арканах его воинов потянутся пленные у русы. Если Сартак захочет, он привезёт из Уруссии жену, и она станет рожать печенегов.
Ещё Берин думал, сколько зим минет, прежде чем сольются малые орды и забудется, как он ездил к князю урусов и звал заодно пойти на хазар...
Переправившись на правобережье ниже Переяславского городища, печенеги направились к киевскому поселению, чтобы в следующие два конных перехода остановить коней у ворот Киева.
Под самым Каневом хана Берина встретил конный дозор великого князя Олега.
Только собрался Олег покликать воевод, как в гриднице появился Ивашка. Как был с дороги пыльный, не помывшийся, — дни-то жаркие, а летом под броней тело преет, бани просит, — прошагал в малую палату к великому князю. Увидел Олег Ивашку, брови поднял:
— Аль стряслось чего?
— С дозора я, княже, и за Каневом наехал на хана Берина. Он с малым конвоем к тебе направляется, — поспешил пояснить гридень.
Олег удивился:
— Чего надобно хану степняков в Киеве?
Ивашка плечами пожал:
— Так не сказывал, но по всему видать — с миром.
— Добро, Ивашка, послушаем. Так где, говоришь, печенеги?
— За городскими воротами ханскую юрту ставят.
— Не будем хана держать за городом, окажем уважение. Зови Ратибора и Никифора.
Ушёл Ивашка, а Олег велел в трапезной столы накрыть — гостя потчевать. Явились воеводы: они уже знали о приезде хана.
— Видать, не от добра Берин приехал, — сказал Никифор.
— Да, верно, не от хорошей жизни, — согласился Олег. — Поступим так. Ты, Ратибор, отправляйся звать хана на трапезу, да с почётом: пусть мнит, что нам честь оказал, — а мы с тобой, Никифор, станем дожидаться печенега. К тому времени и бояре сойдутся, послушаем хана...
Доволен Берин: не простого боярина выслал за ним князь киевский, а воеводу именитого — о Ратиборе хан наслышан. Воевода Берину честь выказал, вдалеке от юрты спешился, к хану с поклоном подошёл и в княжьи хоромы на трапезу позвал. Что же, Берин иначе и не мыслил: князь Олег не мог заставить хана печенегов ждать...
В трапезной было шумно, но, когда Берин вошёл, все разом стихли, обратили взгляды на хана. Однако не враждебные — любопытные. Не успел Берин поклониться, как князь ему навстречу с чашей:
— Нынче, хан, ты нам не враг, а друг, коли с нами за столом. — И на место рядом с собой указал. — Потчуйся, хан Берин, нашими пирогами.
Уселся Берин, а толмач за его спиной едва поспевает переводить. Отроки вдругорядь вино по чашам разлили. Олег снова проговорил:
— С чем к нам пожаловал, хан, сам выскажешь, я же хочу молвить: лучше слушать звон кубков за столом, нежели лязг железа на поле брани.
Перевёл толмач, заулыбался Берин:
— Ты прав, конязь Олег: чем проливать кровь, будем пить хмельное вино. Но я приехал к тебе, великий конязь, не ради праздного пира, а звать тебя-на хазар. Пойдём на них вместе. Каганат и вам и нам враг. Они теснят нас из степи, а их сборщики дани добрались до Киевской Руси.
Олег щёку потёр:
— Я с тобой согласен, Берин, кагану пора место знать, хазары мыслят, что угров потеснили и Русь запугали. Ан не так! Как предлагаешь, хан, ту войну вести?