И исходит дьявол
Шрифт:
— Мда, сэр, а выпить? Красное вино, если я еще что-то понимаю в этом, пожалуй, самое лучшее для гриля. У меня осталось немного «Клос де Вугос, 1920», за которое мистер Ричард Итон наградил меня благодарным комплиментом, когда обедал здесь в прошлый раз, а его светлость, мой бывший хозяин, всегда говорил, что стакан хорошего вина перед едой подводит вас к границе, за которой начинается аппетит.
Рекс колебался. Он помнил запрещение де Ришло насчет алкоголя, но был настолько неудовлетворен коротким утренним отдыхом и настолько утомлен событиями дня! Да и Танифь выглядела бледной и подавленной, несмотря на сон. Бутылочка хорошего бургундского была бы тем самым, в чем они нуждались, чтобы восстановились их силы и самообладание. Без особого напряжения и с удовольствием он мог бы сейчас выпить с полдюжины коктейлей, но речь идет всего лишь о бутылке, так что хотя бы в основном он следовал рекомендациям герцога. Хорошее вино вряд ли могло кому-либо повредить — и он согласился.
Четверть часа спустя они с Танифь сидели друг против друга за небольшим столиком в углу столовой, наслаждаясь теплыми тостами и копченым лососем, в то время как маленькая, опрятно одетая официантка находилась подле них, готовая выполнить любое желание, а мистер Уилкес наблюдал за порядком с папской строгостью в глазах из глубины зала. Цыпленок был приготовлен превосходно, а вино не притупляло вкуса, и американец еще раз убедился, что был прав, отказавшись от коктейлей перед едой.
Когда с цыпленком было покончено, мистер Уилкес пробормотал что-то о десерте. На это Рекс, заглянув через стол в большие глаза Танифь, ответил неопределенным жестом и понял сам его значение только тогда, когда перед ними задымился свежеприготовленный омлет. Затем мистер Уилкес снова появился перед ними и предложил завершить ужин бутылочкой «Кокбенз 08». Но здесь Рекс был тверд. Бургундское вполне выполнило свою задачу, освежив и мозг и тело. Выпить сверх этого было бы неплохо в других обстоятельствах, но он знал, что теперь это только вызовет сонливость. И он отказался со всей определенностью, несмотря на настойчивость мистера Уилкеса.
Поужинав, Рекс снова попытался дозвониться до Кардиналз Фолли, но получил ответ, что линия все еще не в порядке. Тогда он написал Ричарду записку, указав в ней, что у него все нормально и что он позвонит им утром. Записку он отдал Уилкесу, попросив его отправить с нарочным.
К этому времени Танифь оформила себе комнату. Для того, чтобы снять все недоразумения и недоумения со стороны Уилкеса, Рекс тоже заказал себе номер, но предупредил при этом, что у его спутницы бессонница и они допоздна засидятся в гостиной, а он может закрываться на ночь и ни о чем не беспокоиться. В подтверждение сказанного попросил у хозяина колоду карт.
В большом камине разожгли огонь, и влюбленные уютно устроились за небольшим столиком поближе к теплу и разложили карты. Но как только горничная вышла, они нежно обнялись и с упоением погрузились в рассказы о своих судьбах, без которых не обходится ни одна пара влюбленных.
Рекс был бы от всего этого на седьмом небе, если бы не постоянная тяжесть мысли, что Танифь вовлекла себя в такое ужасное предприятие и что власть Мокаты дамокловым мечом нависла над ее головой.
И о чем бы они ни говорили и что бы ни обсуждали, было ли то из детства или из дней сегодняшних, с удивительной неизбежностью они снова и снова сползали к этому роковому предмету, хотя и пытались его избежать.
Наконец, оба заговорили об этом открыто, осознав, что бесполезно сопротивляться мыслям, которые так прочно захватили сознание.
— Я все еще как беспомощная лодчонка в море всех этих дел, — признался Рекс. — Все так сплелось, так перемешалось, и так фантастично. Я знаю, что мне не приснилась и прошлая ночь, и ночь перед этим. Я знаю, что, если бы Саймон не подвел себя к такой опасной черте, я бы не сидел сейчас с тобой вот так. И все же всякий раз, когда я об этом думаю, я чувствую, что это, должно быть, мое воображение, что этого просто не может быть.
— Может, мой дорогой. — Танифь нежно сжала с его руку. — В этом-то весь ужас. Если бы была обыкновенная, реально осязаемая опасность, это не было бы так страшно. И если бы подобное происходило во времена средневековья, все было бы по-другому. Тогда бы по крайней мере я могла поискать спасения в каком-нибудь духовном заведении, где монахи все бы поняли, а священники, которые были грамотны в подобных вещах, смогли бы защитить меня. Но в наши дни всеобщего скептицизма нет никого, к кому бы я могла обратиться. И полиция, и священники, и врач — все примут меня за сумасшедшую. У меня сейчас есть только ты, а после прошлой ночи я боюсь, Рекс, боюсь. — И внезапный румянец снова появился на ее щеках.
— Я знаю, знаю, — успокаивал ее Рекс. — Но ты должна попытаться применить все свои знания, чтобы ничего не случилось. У меня такое чувство, что ты возбуждаешь себя больше, чем это необходимо. Я согласен, что Моката может загипнотизировать тебя снова, если доберется сюда, и, может быть, использует тебя каким-то образом, чтобы вернуть бедного Саймона в свои сети, но что он может сделать кроме этого? Он ведь не собирается предпринять убийство кого-либо, за которое ему не избежать встречи с полицией.
— Я очень боюсь, что ты не понимаешь всей полноты ситуации, мой милый, — тихо проговорила она. — Сатанист, который так далеко ушел по Пути, как Моката, не нуждается в мотиве для убийства; удовольствие от злодейского дела — вот и весь мотив. То, что я оставила его в самый критический для него момент, вполне достаточная причина.
— А я говорю тебе, мое сердце, он никогда не рискнет на убийство. В Англии это слишком опасная игра.
— Но его убийства не похожи на обыкновенные. Если он захочет, он может убить на расстоянии.
— Что, втыкая булавки в маленькую восковую фигурку с твоим именем или расплавляя се перед огнем, пока ты не зачахнешь до смерти?
— Это один способ, но он, похоже, воспользуется кровью белой мыши.
— Что ты имеешь в виду?
— Я не очень много знаю об этом, — только то, что слышала от мадам Д'Юрфэ и от немногих других людей. Они говорят, что когда очень продвинутый адепт желает убить кого-то, он откармливает белую мышь и поит ее святой водой, которую ему воруют из церкви подкупленные люди. Понимаешь, аспект святотатства играет здесь очень важную роль. Затем над этой мышью совершают католическую церемонию крещения и дают ей имя намеченной жертвы. Это создает связь между мышью и человеком гораздо более сильную, чем надпись на изображении.
— Потом они убивают мышь, да?
— Да нет, я так не думаю. Они берут у нее определенное количество крови, наполняют ее своей злой волей, испаряют ее, вызывают дух и наполняют его всей этой смесью. Затем опять же с помощью злого духа они каким-то образом отравляют кровь в венах жертвы. Но, Рекс…
— Да, моя милая.
— Я не боюсь смерти как таковой. Как бы то ни было, и я уже говорила тебе, у меня нет никакой надежды дожить и до конца этого года, но не это меня тревожит. Меня ужасает то, что произойдет после.