И танки наши быстры
Шрифт:
Бурцев не ответил.
– Вам, я слышу, уже весело... – заметил он.
– А нам всегда весело. И вообще, чего грустить? Пообедали, выпили... Сейчас в баню пойдем. А потом в пейнтбол играть. Или наоборот.
– Молодцы! – язвительно сказал Бурцев.
– А что такое? – удивился Айвазовский.
– Да ничего. Как дети малые. Здесь поиграть. Там поиграть.
– А что еще делать? Ведь выходной же! Делать-то нечего!
– Хоть бы с ребенком своим позанимался. Научил бы его чему-нибудь.
– А зачем? Он и так растет, как курс доллара. И вообще, чему я могу его научить? В бане париться? Так еще рано...
– А
Айвазовский молчал почти целую минуту.
– Ты чего это, Бурцев? – тихо спросил он нетвердым голосом. – Заболел?
– Нет. Не заболел.
– А что?
– Да ничего!
Айвазовский опять некоторое время молчал. Потом возмутился:
– А ты на себя-то посмотри! Тоже мне, воспитатель Макаренко! И вообще! Что ты на меня орешь? Я, что ли, виноват, что ты купил этого дурацкого пингвина?
– Да при чем здесь пингвин?! – прокричал Бурцев. – Пингвин здесь абсолютно ни при чем!
Он хотел еще много что сказать. Но не сказал. Какой смысл разговаривать на серьезные темы с пьяным человеком?
– Мы, если помнишь, тебя отговаривали! – заметил напоследок друг.
– Помню, – коротко ответил Бурцев. И повесил трубку.
Он прошелся по квартире. Поворошил волосы.
«На самом деле! Ну что это за жизнь! Что за жизнь!
Чем мы занимаемся целыми днями! Все деньги, деньги, деньги. Втираем друг другу всякую дрянь. Чтобы заработать побольше, а потом потратить эти деньги на всякую ерунду.
А что у нас есть кроме работы? Все интересы – пожрать, напиться – и в баню. Или играть, как маленькие. То бильярд, то автоматы. Или на машинах гонять. У кого круче.
Вот, в детстве как было... Ты открывал утром глаза, и сердце замирало от предчувствия удивительных вещей, которые ждут тебя на каждом шагу! А как блестела вода! Как хрустел снег под ногами! Солнце било в глаза даже сквозь сомкнутые веки. А какие запахи были после дождя! Как удивительны были самые простые вещи, какие-нибудь травинки и козявки!
А как виделась жизнь впереди! Сплошным непрекращающимся праздником, полным радости и счастья! И казалось, что в этой жизни будет место всему – и любви, и приключениям, и верным друзьям, и подвигам... И ты будешь стоять на штормовой палубе, широко расставив ноги и держась за обледенелые корабельные снасти, и высматривать в студеных водах северных широт терпящих бедствие. Или мотаться по пустыне, страдая от песчаных бурь и ядовитых гадов, и бороться с последствиями гуманитарной катастрофы, разразившейся из-за несознательности диких племен, взявшихся истреблять друг друга! Или не спать день и ночь, изобретая вакцину против смертельной болезни, обрушившейся на человечество! Или что-нибудь еще... А потом получать за все это какую-нибудь премию, скромно и с достоинством глядя утомленными глазами с освещенной софитами сцены в зал, где стоя аплодируют тебе люди во фраках и вечерних платьях, а после этого в симфоническом зале слушать божественное пение теноров, пришедших специально ради тебя, и смахивать тайком слезы восторга и очищения!
А что получилось? Только и знаешь: работа, работа, работа. И хоть бы заниматься чем-нибудь нужным... А ведь тратишь жизнь на всякую ерунду! Исправляешь ошибки разных раздолбаев. Потому что у нас в отечестве – то понос, то золотуха! То трубы прорвало, то электричество отключили. То милиция склад опечатала, то чиновники с проверкой нагрянули, потому что и тем и другим денег надо. И так год за годом!
А дома? Жена висит целыми днями на телефоне. И на работу не ходит, и в квартире вечно бардак. Пусть бы хоть за собой следила! Так нет, ходит целый день в халате, нечесаная. Дочка – туда же! Учиться не хочет. Книг не читает. Ничем не интересуется. Или играет в компьютер, или вертится перед зеркалом.
И куда, спрашивается, делись светлые мечты детства? И что от них осталось? Из всех приключений – популять друг в друга краской или съездить с семьей к морю, в Египет или Турцию. И разве это то счастье, о котором ты мечтал?
Ешь, пьешь, спишь... А зачем?
И что же выходит? Ты родился только для того, чтобы сожрать свои центнеры всякой еды, выпить бочки водки, родить парочку таких же проглотов и помереть?
Помните, картинка такая была в школьном учебнике, показывала, сколько всякой всячины человек съедает за свою жизнь. Там в разинутую пасть жизнерадостного крепыша въезжал целый железнодорожный состав с вагонами пшеницы, цистернами молока, платформами, на которых толпятся животные и нагружена ящиками и просто кучами разная прочая жратва. Жуткая, между прочим, картинка. Если представить, что все это без всякого смысла...
И стоило ли для этого вообще рождаться на свет?»
Размышления Бурцева прервал телефонный звонок. Да что они все, как с цепи сорвались!
– Бурцев, с кем это ты без остановки болтаешь? – прокричал в телефоне женский голос.
Бурцев узнал соседку Зину.
– А ты что хотела?
– Я по поводу пингвина. Ты мне вот что скажи, Бурцев: где пингвину самца берут?
– Самца? В каком смысле?
– В том самом! Для яиц. Пингвин, Бурцев, один яйца нести не может. У них самоопыление не предусмотрено. Курица, чтоб ты знал, цыплят без петуха не выводит!
Бурцев долго не мог понять, о чем говорит Зина. Потом понял и сразу подобрался.
– У тебя ведь самка, Бурцев?
Бурцев сквозь стекло посмотрел на пингвина. И не нашел ответа на этот вопрос.
– Конечно! – сказал Бурцев.
– Впрочем, это не важно. Их, наверняка, только специалисты различают. Ты мне, главное, скажи, где ему пару брать?
– Пару?
Бурцев понял, что в эту минуту нельзя дать осечки.
– Так это... – сказал он. – Пару берут на прокат в зоопарке. Я имею в виду самца. Тариф – бутылка. Ставишь сторожу бутылку – и самец на целую ночь твой.
Зинка почему-то хмыкнула. Но возражать не стала.
– Ладно, – сказала она. – Сам, наверное, придумал, но... сойдет... А чем его кормить? На свежей рыбе одной, наверное, разоришься?
– А вот и нет! Пингвин – крайне экономная птица. «Вискас» трескает – только хруст стоит. «Вискас – рыбное меню».
– Точно?
– Точно.
– Не отходи далеко от телефона. Я скоро перезвоню.
И Зина повесила трубку.
Бурцев посмотрел на нахохлившегося пингвина. Птица стояла у самой решетки и, склонив голову набок, разглядывала проезжающие по улице машины.