И тысячу лет спустя. Трэлл
Шрифт:
— Кто… кто ваша дочь? И вы сказали… что вы искали подобный дирхам? Значит, их несколько?
— Зульфикар, — Рузи Кара произнес незнакомое для гостей слово помпезно, громко и с гордостью, будто пытался одним только голосом внушить должное благоговение к этому слову. — Зульфикар. Магический меч самого пророка Мухаммеда, мир ему и благословение, с раздвоенным лезвием и серебряной рукоятью. Были многие свидетели, что передавали эту легенду из поколения в поколение, чтобы запечатать деяния Мухаммеда в наших сердцах. Они говорили, как видели, что Зульфикар мог зависать в воздухе и даже
— Но вы же собираетесь отдать ее кагану? Это противоречиво.
— И это единственное, что вас взволновало после всего моего рассказа? — Рузи Кара вскинул черные длинные брови.
— Да, — твердо ответила Марна.
— Что же… если все выйдет славно, наш уважаемый каган сможет отправиться к своей дочери, Айлин, на пятнадцать-двадцать лет тому назад, а затем он оставит дирхам в положенном месте, где двадцать лет спустя я его и найду. То есть сейчас.
— Голова кругом идет, — Марна почесала шею и взяла пиалку с ароматной жидкостью из рук Драганы. — Слишком много магии навалилось на меня за последние месяцы. Что я получу взамен, если отдам вам этот дирхам?
Рузи Кара и каган переглянулись, и животы их начали трястись от смеха.
— Да, знаю. Вы можете меня просто убить, но как же Аллах? Разве ему понравится такое отношение к священной реликвии? Разве этот дирхам не выбрал меня сам?
— Ты передергиваешь нас и насмехаешься над исламом? — каган от злости вдруг надулся, словно жаба, и увеличился в размерах.
— Вовсе нет.
— Какой ты религии? Итиль открыт для всех. Здесь есть и храмы, и мечети, и синагоги. Даже некоторые русы и славяне нашли здесь свое пристанище. Мы не осуждаем выбор человека. Любой человек — творение Аллаха, даже язычник.
— Я не верю в Бога.
— Так ты язычница?
— Нет.
Каган крякнул. Ему не было понятно, как человек может не иметь веры или Бога, в которого верить. Рузи Кара тоже вздохнул.
— Ты только что прошла сквозь воду и время и говоришь, что не веришь в Бога? — тогда, наконец, не выдержал Райан.
— Пожалуйста, не сейчас, — прошептала она, умоляя взглядом отложить эти обиды на потом, а затем она обратилась ко всем. — В моем мире это нормально — верить в себя. Такова моя религия. И все же — что же теперь? Что я получу взамен на этот дирхам?
— Как я уже и сказал — жизнь, — каган начал вставать со своих подушек, чтобы размять затекшие ноги.
Он открыл рот, чтобы сказать что-то дальше, но до ушей Мирославы донесся только страшный протяжный вой. Будто стая койотов где-то в километре отсюда раздирала свою добычу, и то была ее предсмертная песнь. Или сирена, умоляющая граждан закрыться по домам и спрятаться под столами, пока вражеские ракеты не закончат бомбить жилые дома.
Все присутствующие
— Видимо, они начали лить кипящее масло, а может и горячий песок. Как по мне — песок куда лучше и дешевле. Его маленькие крупинки… — каган пошевелил пальцами, словно усиками таракана, и прищурился. Ему было всласть рассказывать страшилки, которые вовсе не были сказками. — Маленькие крупинки проникают сквозь звенья кольчуги, утяжеляют ее, да и ожоги остаются на всю оставшуюся жизнь! То есть еще на целых полчаса! Ха-ха! — он хлопнул себя руками по бокам. — О! Слышите, как опять завыли? В ход пошли лучники.
— Постойте, — Мирослава поднялась в полный рост следом за каганом. — Вы сказали, что вашу дочь звали Айлин? Расскажите мне больше. Кажется, я знаю, где она может быть.
— Говоришь ли ты правду?
Марна кивнула головой и исподлобья посмотрела на кагана. Сам каган отвернулся от нее, вышел из палатки и остановился. Марна сочла это предложением и вышла за ним. С того места было видно, как начался штурм. Хазарские лучники отстреливались успешно, кто-то лил масло, кто-то сыпал песок, и только редкие стрелы славян долетали до крепости, и тогда хазарские воины падали на спины. Один из них упал с крепостного сооружения прямо перед шатром кагана, и Мирослава вздрогнула. У бедного парня раскололся череп надвое.
— У меня была жена… не единственная… но единственная, кого я любил. Красивая была. Именно такими славяне представляют своих богинь и называют их Ладами. Только вот она не любила меня, потому что я взял ее силой в очередном походе на ильменских словен. Однажды ей открылась тайна дирхама, и она исчезла вместе с моей дочерью на руках, едва родившейся Айлин. Тогда я еще ничего не знал об этом, не знал, до тех пор, пока не встретил Рузи Кару. Он-то мне и поведал, что я подарил своей собственной жене побег, когда повесил на шейку моей дочери Айлин тот дирхам. Тот самый, что теперь ты держишь в руке. Я ни за что не забуду эту вмятину. Она осталась от стрелы, которая вонзилась в меня, когда я был в походе. Настенька сама и пустила в меня ту стрелу. И когда этот дирхам, лежавший у моего сердца, спас меня, я решил, что женюсь на этой словенке.
Марна слушала кагана внимательно, пытаясь уловить смысл в его витиеватых речах, акценте, и выстроить ход истории правильно.
— Что же было дальше?
— Я искал ее долгие годы. Безуспешно. С месяц тому назад Рузи Кара прибыл в Итиль, и теперь ты тоже здесь. На все воля Аллаха.
— Айлин вернулась, — Марна решила рубить сплеча.
— Ты понимаешь, что будет с твоим языком, если ты говоришь неправду? — каган тут же схватил ее за горло.
Райан, все это время наблюдавший за ними из палатки, соскочил с места, но Рузи Кара направил на него острие меча.
— Я расскажу вам нечто очень важное… но в обмен я прошу сохранить сегодня жизнь словенам, мне, моему брату и Драгане.
— Как ты смеешь?
— Я знаю… знаю, что конунг Рёрик… сделал с вашей дочерью, — кряхтела Марна.
— Говори же! Ну!
— Дайте слово! Клянитесь перед Аллахом!
— Так и быть! Ладно! Клянусь!
— Дирхам вернул ее обратно к вам, к своему отцу, еще лет десять тому назад. Все эти годы ваша дочь была рабыней у варягов, у конунга Рёрика.
— Это ложь!