И все таки, они пересекаются
Шрифт:
Женщина надела браслет на подрагивающую руку подростка и подняла амулет со скамьи. Купол замерцал и исчез.
– Удачи тебе, Севастьян, – матушка Дуду с некоторым трудом поднялась со скамейки и, потрепав подростка по голове, направилась к выходу из парка. Сердце рвано отбивало ритм страха и волнения, а руке не доставало привычного браслета.
Севастьян валялся на кровати, читая очередной свиток Шинды. Успехи в Академии стали заметнее, и ученики уже не так задирали Суалеса, зная, что тот сможет ответить не только на оскорбления, но и на атаку.
Ещё один свиток плюхнулся прямо на живот, заставляя
– Двигайся, – Шинда стащил с себя грязный плащ и, бросив его на пол, завалился на кровать прямо в обуви. – Чертовы катакомбы, они меня с ума сведут.
– Шинда, – Суалес, зажав нос пальцами, скатился с кровати. – Где тебя носило?
– Старые катакомбы, – Саах потянулся всем телом. – К несчастью, некоторые из них соединены с канализацией, поэтому запах действительно жуткий, но измазался я только глиной и землей.
– А зайти сначала в ванную ты не догадался? – Севастьян распахнул окно, позволяя осеннему ветру проникнуть в комнату.
– Хэй, я больше суток ползал по этим катакомбам, отыскивая старое хранилище. Знаешь ли, в полусогнутом состоянии очень неприятно находиться.
– Это не повод пачкать мою постель, Шинда. Слезай! – Севастьян схватился за край одеяла и резко дернул, отчего только опрокинулся на пол с куском ткани.
– Ну вот, хорошее одеяло порвал, – Саах печально проводил взглядом лоскут. – Как тебе не стыдно?
Севастьян почувствовал, как внутри поднимается гнев. Этот мерзавец вечно где-то шляется, приходит грязный, как свинья, шпыняет его и едва ли не пинком вышвыривает из квартиры, когда ему требуется одиночество. Вечно оставляет пустой холодильник и никогда не убирает за собой.
Суалес метнул первое заклинание, однако Саах ловко скатился с кровати, отвечая тем же заклятьем, разнося вдребезги письменный стол. Севастьян перерубил воздушной бритвой провод люстры, позволяя ей рухнуть на пол, а бегущему по потолку электрическому проводу свеситься вниз. Шинда отпрыгнул, спасаясь и от люстры, и от осколков, которые немедля брызнули во все стороны, и, перехватив провод, выпустил из ладони молнию. Суалес упал на пол, позволяя опасному элементу уйти в окно, и откатился к стене от воздушной стопы. Ещё секунда и плотные потоки воздуха прижали подростка в углу, не позволяя шевелиться.
– И зачем ты люстру разбил? – Саах отодвинул носком ботинка часть плафона и взглянул на Севастьяна, с лица которого текли тонкие струйки крови.
– Надеялся тебе на голову обрушить, – Суалес обреченно вздохнул.
– Сильных противников нужно давить по площади: больше шансов зацепить, – Саах присел перед подростком на корточки, отчего стекло под ботинками захрустело. – Ты же прекрасно знаешь, что я быстрее тебя и физически более развит. Теперь ты остался без люстры.
– Я квартиру не хотел громить, – хмуро отозвался Севастьян.
– Понятно, – Саах протянул руку и вытащил три мелких осколка из лица Суалеса, заставляя его зашипеть. – Ладно, лежи, думай над ошибками, а я в душ.
Шинда легко поднялся и проследовал в ванную, оставляя грустного Севастьяна на полу под открытым окном.
Шинда стоял под душем, закрыв глаза. Сегодня произошел первый надлом закладки на гнев, и это и хорошо, и плохо. Гнев толкает на необдуманные поступки, а значит,
Выключив воду, Саах быстро вытерся и оделся в чистое. Надо бы привести комнату в порядок, а Севастьяна в теплую ванную отправить, иначе соплями обвесится.
Выйдя в разгромленную комнату, Шинда распутал ленты ветра.
– Отогревайся, я пока приведу комнату в порядок.
Севастьян раздраженно дернул плечом и, дрожа, поплелся в ванную. Мда, после эмоционального всплеска, да ещё и на холоде, мелкий точно свалится с какой-нибудь болячкой.
Покачав головой, Саах принялся складывать ручные печати, стягивая магию вокруг себя. Разрушенный стол, как и вещи, что лежали на нем, собрался из щепок. Плафон с еле слышным хрустом стал целым и вернулся на потолок, а электрический шнур сам по себе подключился к обрезку, позволяя лампе загореться. Одеяло приняло свой привычный облик, и комната приняла свой прежний вид. Навесив иллюзию пустоты, Шинда выглянул в окно. Заклятье молнии ушло не просто в молоко, а высоко в небо, что было несомненным плюсом. Теперь хоть стража не будет ломиться в двери и требовать отчета о том, кто запустил боевое заклятье.
Чайник тихонько засвистел, стоило подать немного жара, и уже через минуту две чашки чая стояли на столе.
Стукнула дверь ванной, и в комнату выполз раскрасневшийся Севастьян. Шмыгая носом, младший нервным движением оправлял полотенце на плечах, заставляя Шинду хмуриться.
Два шага, и Саах, сдернув полотенце, раздраженно выругался. По шее Суалеса ползли пятна заклятья. Закладка была зачарована на самовосстановление, и первый же надлом активировал программу.
Быстрый удар в висок отключил подростка, и Шинда, подхватив его на руки, провалился в тень.
Севастьян медленно приходил в себя. Все тело ломило, сил на то, чтобы подняться не было, к тому же тяжелая голова никак не желала отрываться от подушки. Что-то холодное и влажное легло на лоб, и боль на краткое мгновение отступила.
– Принудительное лечение, – тихий голос Шинды набатом раздался в голове. – Извини, но выбора просто не было.
– Что? – слабый сип вырвался из пересохшего горла.
– Лихорадка наложилась на магическое ядро, пришлось спешно тебя латать. Пару дней поваляешься и будешь здоров.
Севастьян попытался спросить, что же за лечение, но горло, как и все тело, совершенно не повиновалось.
Прохладное зелье полилось в рот тоненькой струйкой, позволяя сглатывать.
– Спи, так ты быстрее восстановишься.
Нагревшееся полотенце снова смочили, и Суалес провалился в вязкую темноту.
Шинда со вздохом выпрямился и потер глаза. Он не спал третьи сутки. Привлекать внимание частыми пропусками было нельзя, раскрывать болезнь тоже, и потому приходилось прятать Севастьяна в найденной лаборатории, а самому бегать в академию и сидеть за партой. В это время с Суалесом оставался Сото. Монстрик мало чем мог помочь, но в то же время это был хоть какой-то присмотр. Вечерами Саах прыгал над тушкой младшего себя, прокручивая ритуал за ритуалом, а ночью отпаивал мелкого зельями.