Идеалист
Шрифт:
«…Мерзость. Гадость. Глупость! – швырял Алексей Иванович слова в свою уязвлённую душу. – Сорваться, унизиться до слепой злобы. К кому? – к Зойке, Зойчику, Зойченьке, к самой близкой мне женщине! А ещё мечтаю побороть дикость в человечестве!..»
Алексей Иванович терзал себя раскаяньем, в то же время и вёл стремительную лодку, вторым зрением охватывая коварные изгибы реки и недавно ещё влекущие девственным уютом берега. С обидной торопливостью оставляли они и луговины с островерхими аккуратными стогами, и светлые берёзовые рощи, уже охорашивающие себя золотом листьев, и озарённые солнцем пригорки с трепещущим молодым осинником
Лодка с хода влетела под сень дубов, подступающих с обоих берегов к самой кромке воды, - здесь была последняя протока перед выходом на разливы. Ровный гул мотора отбросился от плотной зелени навстречу им, раздробился, заметался в замкнутом пространстве реки тоскливым, скорбным звучанием.
У Алексея Ивановича на какой-то миг сжалось сердце – было это последнее место, где они могли бы ещё остановиться, вернуться к первым счастливо прожитым дням одиночества.
С надеждой взглянул он на Зою. Она всё так же сидела к нему спиной, напряжённо-неподвижная её спина была по-прежнему непримирима.
Он сдавил зубы, дал полный газ, вывел лодку на разливы. Теперь они плыли среди неоглядных вод, уже видели и другие лодки, идущие в одном направлении с ними и несущиеся встречь.
Удивляясь сам себе, он чуть ли не с радостью разглядывал сидящих во встречных лодках людей, даже не раздражался, как бывало, когда волна от пролетевшей мимо лодки заставляла его сбавить ход и зайти на волну под углом.
В узком проходе между двумя островами, он заметил приткнувшийся носом к берегу «Прогресс», и человека, яростно, с очевидной бессмысленностью дёргающего на себя шнур стартера. На береговом возвышении в позах ожидания сидели две женщины и девочка лет семи с бледным печальным личиком.
Алексей Иванович сбавил ход, подвёл, остановил лодку рядом. Мужчина с потным лицом и пышными бакенбардами интеллигента девятнадцатого века, с измазанным машинным маслом животом, затравленно смотрел на него, страдальчески обминая сведённые судорогой пальцы рук.
– Никак? – спросил Алексей Иванович, вполне уверенный, что вопрос его будет верно понят. Мужчина безнадёжно махнул рукой, обессилено опустился на сиденье, далеко не спортивный живот его вздымался от частого дыхания.
Алексей Иванович перелез к нему в лодку, отщёлкнул кожух мотора. Никогда ещё его пальцы не ощупывали металл чужого мотора с таким трепетным желанием оживить умолкнувшую его силу, проверяли конденсаторы, зазор в прерывателях, свечи, подачу топлива. Измазанные маслом, холодящими подтёками бензина пальцы его вместе со стосковавшейся в безлюдье душой, как будто наслаждались не своей, комуто другому нужной работой.
Видел он и Зою на берегу. В какой-то захлёбывающейся радостной увлечённости бегала она с чужой девочкой по острову, забавляя её мячом, и девочка, увлекаемая ею, счастливо смеялась их общим забавам.
Склонившись над мотором, Алексей Иванович уже не раз ловил на себе её обмякший повинный взгляд и мысленно благодарил судьбу, ниспославшую им случайную спасительную заботу. И когда чужой мотор ожил, и Алексей Иванович увидел ещё недоверчивую, но уже разгладившую лицо его владельца улыбку, он понял, чего не хватало им в том одиночестве, которое устроили они себе с Зойченькой, - среди вод, неба, тишины, взаимных ласк и физической близости им не хватало людей, вот этого простого, уже привычного для них соучастия в чужих заботах!..
Из
«Помню, ещё в юности, мой самонадеянный умишко выхватил из многообразия витающих вокруг мыслей волнующее своей значимостью изречение: «От любви до ненависти один только шаг!..» К месту и не к месту, я, и друзья мои, повторяли эти красивые слова, чьей-то судьбой выстраданные, повторяли лишь для того, чтобы в своих взаимоотношениях с девчонками показать призрачную глубину своих познаний. В трагический смысл слов мы не вникали. Наш чувственный опыт был другим. Мы представить не могли, как это можно ненавидеть своих девчонок. Мы могли их только любить!..
И вот истина, которую ты знал и с видом значительности повторял, вдруг обнажает себя в опыте собственной твоей жизни! И ты потрясён открывшимся трагическим смыслом давно знаемой истины. Да, самой трагедии не произошло, супружеская наша жизнь не развалилась на пятом году. Но как близки мы были к тому в охватившем нас диком озлоблении друг к другу! И случилось всё как будто бы без внешних, видимых причин. Причины были в нас, внутри нас!..
Природа любит загадывать загадки. Человек, если он старается быть человеком, обязан разгадывать их. Хочу понять, почему любовь и ненависть, эти взаимоисключающие чувственные состояния, соприкасаемы? И что стоит за этой трагической сближенностью?..
Недоразгаданная тайна, думается, в том, что природа не терпит излишеств. Существует общий закон соразмерности. Его, кстати, чутко улавливают и пользуются им в своих творениях художники и зодчие.
Видимо, действует он и во взаимоотношениях Мужчины и Женщины. Закон соразмерности между физиологическим и духовным, между природным и человеческим. Его не обойти даже любящим друг друга!..
И суть его в той самой мере исполняемых влечений, которую природа закладывает в каждый живой организм и которую бездумно разрушает человек!..
Брачный период в животном мире строжайше подчинён биологическому циклу. Волчьи свадьбы, например, проходят только в январе, с тем, чтобы потомство появилось к весеннему теплу и стало к осенним холодам жизнеспособным.
Человек разломал свой биологический цикл. Построил жилища, обеспечил себя постоянной пищей и теплом, ушёл от зависимости сезонных изменений. И строго обусловленный природой брачный период растянул от января до декабря, инстинкт продолжения рода перевёл в категорию каждодневных удовольствий. И связал эти физиологические удовольствия с высоким понятием счастья!
Тут-то природа и показала свои острые зубки.
В одной из лабораторий провели опыт. В мозг мышки, в центр удовольствий, вживили электрод. Другой конец цепи вывели на брюшко так, что мышка, трогая его лапкой, могла раздражать свой центр удовольствий. И весь сезонный брачный цикл, обусловленный природными закономерностями, тут же начисто был разрушен, - мышка две тысячи раз в день раздражала свой центр удовольствий! Это было её, мышиное счастье. Отпали все заботы о потомстве!..