Идеальность

Матюхин Александр Александрович

— Счастливо оставаться.

Потом темнота накрыла, а ноги подкосились, будто из её тела вытащили все кости разом. Лера обмякла, успев подумать о том, что действительно видела в коридоре Нату. Красивую, аккуратно причёсанную, в чёрных очках и в чёрном же дорогом костюме. Это следы от её шпилек на ковре. Сомнений нет.

Глава 17

Она много чего вспомнила, пока плавала в вязкой темноте.

Удивительно.

Вот мама Леры и Василий Ильич

вместе едят мороженное. Напротив них на синей скамейке сидят Ната и Лера. Им лет по пятнадцать или даже меньше. У них в руках сладкая вата.

Кабинка колеса обозрения поднялась достаточно высоко, чтобы сквозь исцарапанное стекло был виден город — районы многоэтажек, куцый парк, торговый центр и многоуровневая автомобильная стоянка, потом почти сразу же начинается густой и сочный летний лес, а за ним — холмы с серпантинами дорог.

Мама сбивчиво говорит:

— У неё бесподобный голос, тебе надо послушать. Она одержима пением — постоянно репетирует, заучивает новые песни. Поёт везде и при любом удобном случае. Это хорошая одержимость, понимаешь? Я вижу, что она старается, у неё получается. Хочу дать девочке шанс.

Василий Ильич кривится, будто мороженное для него слишком холодное или попало не в то горло. Он отвечает:

— Перестань. Это звучит ужасно. Как будто ты хочешь меня убедить в чём-то. Давай, я поверю на слово. Если Лерка прорвётся куда-нибудь, куда вы там хотели? — вот тогда я на неё по телевизору и посмотрю.

— Тех денег, которые ты дал… их много. Правда, много. Я соберу все чеки после поездки и за всё отчитаюсь.

— Звучит так, будто ты мне не родная сестра, а одна из этих молодых бизнесменов. Развелось их, блин, попрошаек.

— Неловко как-то…

— Неловко на льду сексом заниматься, ноги скользят, — хохочет Василий Ильич.

Ната тоже смеется тонким противным голоском, хотя явно не понимает смысл шутки.

— Смотрите! — кричит она. — Вон наш дом! Вон, с большой крышей! Самый большой дом на свете! Нам нужно обязательно собраться в нём вместе. Я испеку кремовый торт. Очень, очень вкусный кремовый торт!

Лера чувствует зависть. У неё нет такого большого дома. Мама никогда не печёт торты. И никто не приходит в гости. Даже Пашка сбежал, а Лера осталась один на один с бесконечным лесом, который заменил ей родственников.

Василий Ильич ухмыляется, будто не верит в то, что дочь что-то может испечь.

— У нас через две недели слушание в Москве, — говорит мама. — Не знаю, чтобы мы делали, если бы не…

Вот Лиза и Лера разбирают ворох старой одежды.

Василий Ильич недавно купил загородный дом и нанял рабочих, чтобы они сделали капитальный ремонт. Рабочие сдирали со стен обои, снимали полы, вываливали разный старый хлам на заднем дворе у подъездных ворот. Туда же сваливали одежду, которая лежала на чердаке.

Одежды много, она вываливается из драных мешков, пахнет пылью, гнилью и плесенью. Лера лезет в мешки первой, вытаскивает какую-то белую рубашку с одним рукавом, натягивает через

голову и оглушительно чихает. Лиза некоторое время размышляет, осторожно заглядывает то в один мешок, то в другой, развязывает тесемки. Лера между делом натаскивает синие шорты, которые на два или три размера больше. Теперь десятилетняя Лера похожа на бродягу, которого она как-то видела на остановке.

— Смотри, я вылитая Ната! — хохочет Лера, имея в виду случай, который произошел за пару дней до этого. Лиза и Лера застукали Нату в платье её матери, с накрашенными губами и в парике. Долго смеялись. — Я теперь вся такая фифа, что никто меня не узнает! Самая красивая на земле!

Лиза тоже смеется и не отстаёт, вываливает содержимое одного из мешков в траву. Тряпья много: старая фуфайка, платья, шорты, джинсы, майки и даже несколько белых мужских рубашек. Лиза роется, как собака, натягивает на себя что-то не сильно грязное и изношенное, становится похожей на чучело,

— Я любимая папина дочь! — кривляется она. — Пожалуйста, скажите папочке, что я его люблю!

Обе замечают Нату слишком поздно. Она подошла со стороны подъездных ворот. Ната молчит и не улыбается. По выражению её лица вообще сложно понять, какие чувства она сейчас испытывает.

— Блин, прости! — тут же вопит трусливая Лиза и стаскивает с себя старую блузку. Та рвётся с сухим треском, расползается в тонких Лизиных пальчиках.

Кругом пыль и дурной запах. Лиза путается и падает на колени. Ната смеется, как ни в чём не бывало, побегает и тоже начинает рыться в куче тряпья.

— Я и есть самая красивая! — кокетливо кричит она. — Самая красивая в мире!

Лера видит её взгляд. Холодный и озлобленный. Где-то у Наты в душе живёт монстр, который очень хорошо умеет притворяться.

Вот сцена, фортепьяно, человек, перебирающий клавиши.

«Только месяц не спит, тихо в окошко глядит…»

Лера хочет петь, но слова застревают в горле. Краем глаза видит Лизу — та стоит за сценой и читает что-то с телефона. В девятнадцать лет Лиза ещё не была толстушкой, не злоупотребляла алкоголем и уж точно не думала, что потеряет ребенка и скатится в анорексию. В девятнадцать Лиза была красавицей, полной энергии и оптимизма. Она почти достигла своего идеала — отставала всего на полмизинца от Наты в негласной гонке сестёр. Но с другой стороны, быть второй хуже всего, это все знают.

— Пой же, ну, — говорят Лере. Она не помнит кто. — У тебя полторы минуты.

Лера открывает и закрывает рот, не может петь, а в горле изнутри что-то царапается, будто застряла рыбья кость, или даже нет — будто кто-то пытается выбраться наружу.

Лиза улыбается за сценой, поглядывает на Леру, но мыслями двоюродная сестра где-то далеко. Она пришла поддержать Леру, потому что попросил папа. Лиза не хотела здесь быть, Лизе нравилось гулять с Натой и с теми парнями-одногруппниками, которые были уже достаточно взрослыми, чтобы уметь не кончать через двадцать секунд после начала секса.