Идеальность
Шрифт:
— Пой, Валерия, ну же.
Она запела на первом прослушивании для шоу. Сбивчиво, нервно, дважды не попала в ноты, но чем-то зацепила и в итоге прошла сначала отборочный этап, а потом второе отсеивание перед съемками.
Но это позже.
Лиза не дождалась даже злосчастные полторы минуты и выскользнула через служебный выход на улицу. Написала смску, что Ната не любит ждать. Ровно через полчаса она отправится за город, в дачный домик у леса, отмечать завершение семестра с тремя («великолепными!!1!») человечками с её курса. Лиза не могла пропустить.
Извини, извини, извини, верю в тебя и всё такое.
На улице ждёт мама, приехала специально. И ещё Пашка. Он сидит в машине и что-то быстро набирает на ноутбуке. На Пашке всё та же затёртая армейская форма со следами нашивок на плечах и на груди.
Лера думает, что тоже бы была не прочь поехать за город с сёстрами. Но проблема в том, что её никто не звал.
А вот лес. Хмурый и холодный, но очень родной.
Она бродила по нему много-много раз в последние годы. Исследовала, гуляла, искала что-то. Знала все тропинки в радиусе нескольких километров. Ручьи, овраги, поваленные деревья.
В руке кухонный нож.
Она кого-то хотела убить здесь. Наверное, Нату — самую худшую сестру в мире. Потому что у Наты было всё, а у Леры ничего.
Да-да, точно. Даже деньги на кастинг дал отец Наты. Подачка, верно? Так чего же тогда стоит весь Лерин успех?
Надо как-то самой. Надо что-то придумать.
В лесу тихо, потому что ночь. И ужасно темно. Как в могиле. Лера смотрит на небо, где растеклись пятнышки звезд, и чувствует, как кружится голова. Она забудет этот момент, точно забудет, потому что диссоциативная амнезия и все дела. Но будет помнить странное ощущение близости с лесом. Будто оставила здесь частичку души.
Что-то выдёргивает её из воспоминаний. Холодный дребезжащий звук. Лера вспоминает — звонок телефона в кармане.
Вязкая темнота рвётся, и в прорези, обрамлённые высохшими листьями, вползает серый свет реальности.
Чья-то рука с толстыми старыми пальцами. Пахнуло мужским дезодорантом. Тряска. Автомобильное окно, а в окне — небо, как будто укрытое колышущимся серым одеялом. Сквозь осеннюю серость кое-где пробивались изгибы солнечных лучей, но битва уже была проиграна, холода подступали и через пару недель совершенно точно выпадет первый снег.
Лера неуверенно села, держась руками за голову. На плечах будто кто-то сидел.
Медленно, но сообразила, что находится в салоне автомобиля, сзади, а рядом с ней Василий Ильич. За рулём один из его амбалов-телохранителей.
Проклятая трель телефона раскалывала голову надвое.
— Можно мне? — Василий Ильич спросил для порядка. Лера не успела кивнуть, а он уже выудил из нагрудного кармашка её блузки надрывающийся телефон, прислонил к уху.
Лера неловко зажала верх блузки, там, где были вырваны пуговицы. Запоздало прилетело чувство стыда, которое, по-хорошему, должно было появиться ещё в подвальном помещении.
— Слушаю. — сказала Василий Ильич в трубку. — Нет, не Лера, вы правы. Нет, не может. Вам не нужно знать, поверьте. А вы кто такой, позвольте узнать?.. Ага. — он замолчал на полминуты, хмуря брови и помаргивая. Потом сказал холодно — так, наверное, разговаривал с подчинёнными, которые его разозлили чем-то совершенно идиотским. — Значит, слушайте меня, молодой человек. Сейчас все вопросы Леры решаю я. Попрошу не перебивать, я вас слушал достаточно внимательно… Вопросы решаю я. Она и так наломала дров. Где она, когда она и что она — не вашего ума дело. Информацию от вас я услышал, принял к сведению. Дайте мне десять минут, я решу, что делать дальше. Не лезьте на рожон, успокойтесь и ждите звонка. Договорились? Вот и славно.
Он сбросил, убрал телефон в свой карман и посмотрел на Леру.
Автомобиль ехал где-то на окраине города. Справа тянулись давно закрытые гаражи, изрисованные граффити, заваленные мусором, развалившиеся. Слева мелькали шиномонтажки и мелкие складские помещения.
— Вы специально меня сюда завезли? — спросила она с вызовом, но голос задрожал и сорвался.
Василий Ильич моргнул, вытащил откуда-то носовой платок, медленно развернул его и аккуратно вытер вспотевший лоб.
— Значит, вы забрались в дом к Бельгоцкой вдвоем. Ты и этот твой неизвестный мне Вадик. Верно? — спросил он.
— Откуда вы…
— Давай сначала. Я пока ещё не во всём разобрался. — продолжил Василий Ильич, так же аккуратно и очень медленно складывая платок. — Ты спала с мужем моей дочери. Как там называют по правильному… с зятем. Начни с этого. Как долго?
— Я не понимаю. Зачем?
— Как долго спала? Месяц, неделю, год?
Машину тряхнуло, и Василий Ильич жестом велел водителю притормозить. Тот послушно сбавил скорость, припарковался у узкого разбитого тротуара.
— Где-то год, — пробормотала Лера, хотя, конечно, знала совершенно точно — начиная с того дня, как впервые столкнулись на пробежке и заканчивая прохладным дождливым вечером, когда Денис вышел из её квартиры в последний раз.
Василий Ильич пожевал губами, глядя не на Леру, а куда-то за её левое плечо. Он снова вспотел и снова достал откуда-то носовой платок, но уже другого цвета и поменьше.
— Это хорошо, — сказал он. — Это значит, что вы не просто развлеклись. Что-то серьёзное строили, какие-то планы, да? Не отвечай, не надо. Я думаю. У тебя удивительная способность вляпываться во что-то, Лерка. С самого детства. Ты постоянно куда-то лезла первее всех. В грязь, в говно. И тащила за собой моих девочек.
— Никого я не тащила…
Василий Ильич смерил её тяжёлым, но уставшим взглядом.
— Карты на стол, — сказал он через некоторое время. — Я был вчера в доме той старой писательницы. Ната позвонила, попросила помочь. Приехал, разобрался. Понимаешь, скольким людям я теперь буду должен? Во что вы меня втянули обе? Как маленькие девчонки, честное слово.
— Видели тело в ванной?
— Видел. Бедная женщина, надо бы её похоронить по-человечески.
— Что вам Ната рассказала?
Василий Ильич помолчал снова. Опытный человек, знает, как и с кем разговаривать, какой информацией делиться. Ната его уважала и побаивалась с детства. Она вспомнила летние загородные посиделки, когда девчонками втроём бегали из одного дома в другой. Василий Ильич появлялся там редко, но неизменно — в строгом костюме или в военной форме. Его привозили на машинах, никогда не ездил за рулём сам. Большую часть времени был молчалив, но иногда вдруг преображался (особенно, когда собирал всю большую семью у себя на заднем дворе, у мангала и за большим деревянным столом), много выпивал, болтал о разном, громко хохотал, жарил шашлыки, учил стрелять из именного оружия и арбалета, а ещё хватал дочек, сажал на плечи и раскручивал, прикрикивая: «Вспышка справа! Вспышка слева!». Её, Леру, тоже раскручивал бывало, но Лере было неловко веселиться, потому что это ведь был не её отец. Не тот человек, который бы её любил.