Идеальный враг
Шрифт:
Форпост готовился к войне.
Уже много лет атаки экстерров не носили массированного характера, но боеготовность сил UDF всегда была на высоте. Ведь враг был совсем рядом. Каждый мог его увидеть: для этого надо было только посмотреть на ночное небо.
Планета людей уже несколько десятилетий была окружена противником.
Ближайшие базы, с которых велось вторжение, располагались менее чем в четырехстах тысячах километров.
На Луне.
В медицинском модуле было тихо, пусто,
Павел шагал по коридору, невольно тая дыхание и стараясь производить как можно меньше шума.
Его вызвали после обеда. Сняли с занятий, ничего не объяснили, велели немедленно идти к медикам.
Впрочем, объяснения не требовались. Павел не прошел стандартной для всех военных процедуры биоактивации, и вот теперь пришло время.
Он шагал, стараясь думать о чем-нибудь приятном. Например, о том, что сегодня вечером увидит своих, поговорит с мамой, с Натой, пригласит Тину в кафе… Но в голову лезли разные жуткие истории о безымянных жертвах биоактивации: один человек, если верить неоднократно слышанным рассказам, переварил сам себя; другой постарел за считаные часы, третий просто сошел с ума и расковырял себе голову, пытаясь вытащить из черепа воображаемых червей.
Глупости, конечно. Пустые разговоры. Страшные сказки.
Но вдруг?..
Он ускорялся, словно хотел убежать от неприятных мыслей. Цокот подкованных ботинок делался громче, тревожа нездоровую больничную тишину, пробуждая эхо, и Павел, втягивая голову в плечи, вновь сдерживал шаг, старался ступать мягче, осторожнее.
А коридор все тянулся. Новые таблички появились на однообразных дверях: “Ординаторская”, “Операционная”, “Лаборатория”, “Смотровой кабинет”.
Павлу была нужна процедурная.
На какую-то секунду ему вдруг почудилось, что в этом холодном стерильном коридоре, кроме него, ничего нет — даже воздуха. Даже времени.
Одна пустота.
Он кашлянул, почти уверенный, что не услышит ни звука. И услыхал нечто совершенно неожиданное:
— Голованов?
Вздрогнув, Павел остановился.
— …ванов? — прокатилось вперед эхо. Он обернулся.
В приоткрытой двери — и как он прошел мимо ее? — стоял пожилой человек в белом халате, вопрошающе смотрел на Павла.
— Да, это я.
— А я слышу — вы торопитесь мимо. — Доктор подергал себя за седой клинышек бородки. — Процедурная здесь, заходите.
— Сам не знаю, как пролетел, — смутился Павел. — Тихо тут у вас, пустынно.
— Да, я всех распустил. Работаем в первую половину дня, ведем прием. Но что-то никто к нам не торопится. Так что персоналу сейчас делать нечего, пациентов совсем нет, палаты пустуют. Один лежал со сломанной рукой, но вчера его в отпуск отправили. Да еще один был недавно. В коме, — доктор вздохнул. — Но мы ничем помочь не могли. Умер.
— Ниецки?
— Да. Так его и звали, я хорошо
— Нет. Но я видел, как его убили.
— И как это было? — Казалось, врач задал этот вопрос из вежливости.
— Его избивали на ринге.
— Конечно, — припомнил старичок. — Я слышал об этом, но мне такие вещи не интересны. Плохо, очень плохо, что так получилось. Но было уже поздно. Внутричерепная гематома, смещение позвонков шейного отдела, ушиб… — Доктор осекся, поняв, что заболтался, махнул рукой. — А что с его противником по рингу?
— Ничего… — Павел помолчал. Добавил неохотно: — Завтра мне предстоит с ним драться.
Доктор осуждающе покачал головой:
— Зачем? Не понимаю, зачем?.. — развел он руками.
Процедурная по сравнению с мертвым коридором выглядела по-домашнему обжитой. Здесь тихо мурлыкала классическая музыка, теплилась ненужная при свете дня настольная лампа, рифленые оконные стекла были задернуты кружевными занавесками, на стенах висели кашпо с цветами, а над кушеткой красовался календарь, больше похожий на анатомический атлас.
— Вы знаете, зачем вас вызвали? — поинтересовался доктор, моя руки.
— Догадываюсь, — ответил Павел, осматриваясь, замечая не только цветы и календарь, но и упаковки ампул в застекленном шкафу, блистающий хромом инъекционный пистолет на тумбочке возле кушетки, щипцы устрашающего вида…
— Мы проведем стандартную процедуру. Бояться ничего не надо, все нехорошее, что вы слышали, — это пустые страшилки.
Павел уже понял, что старичок-доктор любит поговорить. Наверное, не будь здесь слушателя, он все равно нашел бы с кем пообщаться: с цветами, с мебелью, с инструментами.
— …Биоактивация проводится уже много лет. Вся процедура отработана, и ничего хитрого тут нет. Обычно все манипуляции проделывает сестра, но, поскольку пациентов нет, я совсем заскучал без дела, вот и решил сам вами заняться. Вы не против?
— Нет. — Павел покачал головой.
— Вот и хорошо. А вы раздевайтесь, одежду оставьте на вешалке, сами проходите на кушетку… — Доктор звенел обоймой ампул.
— Совсем раздеваться? — спросил Павел, оставшись в нижнем белье.
— Нет, вовсе не обязательно, — отозвался доктор, заряжая инъекционный пистолет. — Мы вам сделаем два укола внутримышечно, два внутривенно — с паузой минут в двадцать, а потом я угощу вас сладкой пилюлей. Надеюсь, вы никуда не спешите?
— Нет, — ответил Павел, укладываясь на холодную кушетку вниз животом.
— Сначала мы чуть-чуть подправим вашу иммунную систему, — ласково, словно разговаривая с ребенком, проговорил доктор. — Больно не будет, не бойтесь.
— Я не боюсь боли, — сказал Павел.
— Все боятся боли. Просто некоторые больше боятся в этом признаться.
Ледяное сопло хромированного пистолета прижалось к ягодице Павла, присосалось к коже, словно пиявка. Доктор, лопоча что-то доброе, нажал на спуск. Пистолет вздрогнул, свистнул, зашипел. Павел дернулся, ощущая, как немеет ягодичная мышца.