Идолопоклонница
Шрифт:
— А что, ведь хороша, правда? Ах, хороша! И никакая я не бабушка — надо же, придумала! Врешь, мне еще рано в бабушки записываться! Фигушки тебе бабушку, я еще ого-го!
Ираида Алексеевна действительно была еще ого-го. А вот Женька вроде как поменялась с нею ролями. Мать вовсю молодилась, а Женька словно стала бабушкой без внуков. Может, и не внешне, но внутренне именно старушкой себя и ощущала. Сначала думала — пройдет, ведь все говорят, что время лечит. Но время шло, а Женькина болезнь только прогрессировала. По-прежнему никого не хотелось видеть. И, что еще хуже, не испытывала ни малейшего желания почувствовать на своем молодом горячем теле крепкую мужскую руку, жадную до ласк.
Все подружки-ровесницы гуляли, наслаждались молодостью. У всех были поклонники. У кого
А вот у Женьки никого не было. Может, именно поэтому и влюбилась без памяти в прыгающего по сцене в огнях рампы юного сладкоголосого сирена? Может, если бы рядом оказался нормальный мужчина, из плоти и крови, которого можно было потрогать, которого можно было поцеловать, которого нужно было бы ежедневно минимум три раза кормить — может, тогда Женька просто полюбовалась бы на неземную красоту Городинского и напрочь забыла о его существовании под бременем житейских хлопот?
Одно время Лариска Сычева, вооружившись добрыми намерениями, стала навязчиво знакомить Женю с парнями. Придумывала какой-нибудь рядовой поход в кино, ибо ни на какие другие уловки Женя не реагировала, а там вроде как невзначай они сталкивались с Ларискиными новыми знакомыми. Слово за слово… Как водится, словно бы случайно Сычева со своим поклонником как бы отстранялись, отделялись от теплой компании, вроде как билетов в одном ряду не нашлось, а ей якобы уж очень хотелось сидеть не рядом с подругой, а вместе с ухажером. А Женя вынуждена была два с половиной часа двухсерийного фильма сидеть рядом с практически незнакомым человеком, а потом еще терпеть его присутствие до самого дома, потому что ему, видите ли, было неудобно бросить девушку одну посреди огромного города.
То ли Женя боялась мужчин, то ли те ее боялись. А может, им с нею было просто скучно? Может, она просто не умела с ними общаться? Может, и так. А может, просто не хотела, и всё. Так или иначе, но в присутствии малознакомого человека Женя робела и словно бы переставала быть самой собою. Не получалось у нее нормального диалога. Да и о чем она могла говорить с новым знакомым? Само осознание факта, что их познакомили специально, так сказать, свели друг с другом заботливые друзья-подруги, основательно портило жизнь. И скованной себя чувствовала не только Женька, но и новоявленный кавалер. Вот если бы она сама где-то с кем-то познакомилась, случайно, не по чужой воле — тогда она могла бы посчитать это проявлением судьбы. А так… Не воспринимались такие кавалеры всерьез, совсем не воспринимались.
Порой Женя ненавидела свое лицо. За то, что, наверное, только она сама находила его вполне привлекательным. Ну почему, почему, почему?! Ведь вот они, глазки серенькие, красивенькие, удивленно на мир глядят: 'эй, а где милый, где любимый, судьбой назначенный?' Вот они, губки пухлые, аппетитные: почему никто не целует? Волосы. Ах, Женька порой сама себе завидовала — какие же у нее замечательные волосы! Темно-русые, с чуть заметной рыжинкой. Женя специально их подкрашивала, чтобы подчеркнуть эту рыжину. Не сильно, не совсем рыжая, а так, чуть-чуть, словно намек на что-то таинственное, словно недосказанность, словно легкая завлекалочка — огонь, сверкнувший при резком повороте головы: иди сюда, милый, иди ко мне!
А милого все не было. Потерялся ее милый, заблудился в огромном мире. Может, и сама Женька была в этом виновата? Может, именно по ее вине никто не замечал ни глазок удивленных, ни губ заманчивых, ни завлекательной рыжинки, посверкивающей медью в солнечных лучах? Потому что сама никого вокруг не замечала? Потому что взгляд ее реагировал сугубо на очень высокий рост, на огромные глаза темно-оливкового цвета с ресницами-опахалами, на сладострастный голос. Потому что в каждом встречном искала хоть что-то от кумира? А если не находила ровным счетом ничего, то и не
А может, все было как раз наоборот? Может, именно от того она зациклилась на кумире, что ровным счетом никого не было рядом? Может, именно от невостребованности мечтала о нем днем и ночью? Как тут разобраться — где причина, где следствие. А не разобравшись — как приступать к лечению 'болезни'?
Вообще-то Женя сильно утрировала. Нельзя сказать, чтобы ровным счетом никогошеньки не было рядом. Были. Вернее, бывали. Скажем, появлялись время от времени. Не слишком часто, и уж совсем-совсем не надолго. Потому что… Потому что Женя буквально сразу начинала выискивать в новом знакомом недостатки. А кто ищет — тот всегда найдет, это же аксиома. Тем более, если искать недостатки. Они-то и без поисков проявляют себя, а если их еще искать намеренно… Вот и получалось, что все до единого простые смертные — грешники недоделанные, и только Городинский идеален. Он. Один. Идол. Кумир. Потому что любить реального человека — это работа, тяжкий труд. Это значит жалеть, прощать, уступать, помогать. Это трудно. Гораздо труднее, чем любить идеал. Идола. Кумира.
Вряд ли сама Женька разбиралась в своих проблемах. Чувствовала, умом понимала, что что-то с нею не так, однако же разобраться, что-то в себе изменить не удавалось. Может, и хотела бы вырваться из порочного круга, да никак не получалось. Потому что душа, тело — всё было молодо, все требовало любви и внимания. Требовало, но боялось буквально до смерти. И, не найдя любви реальной, вернее, в очередной раз разочаровавшись в реальном кавалере, Женя вновь и вновь мечтала о недостижимом. Придумала себе сказку, в которой и жила, не имея рядом ничего реального, кроме работы. И даже подвела под эту сказку основательную базу. Убедила себя в том, что самой судьбою им с кумиром назначено быть вместе, что рождены они под одной звездой и друг для друга, хотя бы потому, что родились в один день. Вот только она об этом знает, а он даже и не догадывается. И как ему, глупому, это объяснить? Как доказать, что он сильно ошибся, женившись на своей Алине? Потому что не Алина, а только Женька Денисенко должна быть рядом с ним, потому что именно она рождена для него, для его радости, для его удовольствия…
И теперь, после женитьбы Городинского, Женя решила, что нельзя ждать милостей от природы. Ведь она сама виновата в том, что Димочка женился на Петраковой. А что еще ему оставалось делать? Он ведь не знает о Женькином существовании, даже не догадывается, что есть в мире человек, самой природой предназначенный для него, самой судьбою. Это Женя знает. Вот и должна, буквально обязана объяснить это Димочке. А иначе они оба никогда не смогут стать счастливыми. Да, это ее задача, ее обязанность, ее предназначение: объяснить Городинскому, кто есть кто. Дать ему знать, что не Алина Петракова обязана беспокоиться о душевном покое и телесных радостях Дмитрия Городинского, а она, Евгения Денисенко. И никто иной. Это ее дело, ее работа. Ее почетная обязанность. Ее радость и ее счастье. Женькино.
А как дать знать о себе кумиру? Не давать же объявление в газету, правда? Самый простой, на Женькин взгляд, выход — концерт. Да, самый простой и логичный выход. Конечно, и как она раньше не догадалась? Ведь мало любоваться Димочкой с экрана телевизора да с плаката, как бы хорош он на нем ни был. Как говорится, без труда не вытащишь рыбку из пруда, ухи не отведаешь. А это же так просто! Подойти и вручить кумиру букет. И тогда…
К великому Женькиному сожалению, билет на концерт Городинского оказался весьма недешев. А кто сказал, что счастье должно быть дешевым? Женя вооружилась шикарным букетом, по цене мало уступающим билету в партер, и отправилась на концерт. После первой же песни на дрожащих ногах подошла к сцене и протянула любимому букет. Тот наклонился с дежурной улыбкой, выхватил букет из Женькиной руки, не поблагодарил даже кивком головы, и, не взглянув на нее как следует, положил букет на пол, у края сцены. К финалу концерта там лежала уже целая гора цветов. И от шикарного Женькиного букета теперь уже, должно быть, остались лишь рожки да ножки…