Иду на вы
Шрифт:
Древослав постарался наперёд запомнить радивого десятника, да при случае, замолвить за него слово Ставру-воеводе, а то и самому князю.
Десятник волхва, понятно, признал, но донимать вопросами божьего слугу не начал. Вместо того сам поклонился, да ещё и нерасторопному ополченцу отвесил затрещину - мол не глазей, рот открывши, а кланяйся, дурень.
Волхвы речей вести тоже не стали. Кивнули в ответ и миновав ворота спустились извилистою, будто юркая змейка, дорогой с земляного вала.
До леса, что виднелся вдалеке, надо было прошагать чистым полем. Ежели в лесу притаился дозор киевлян, уж верно заметят. Недругам очи отвести потруднее,
Древослав, не дав собратьям времени на роздых, пошёл скорым шагом впереди. Спутники его поспешили следом.
ГЛАВА VI
Ярило успел едва только подрумянить чёрное, будто мокрые уголья небо, а вереница охотников уже спустилась с холма, на каком раскинулся киевский стан. Тут, в низине, ветер стихал, и наползавший с речки туман, цепляясь за кочки, лишь колыхался от лёгкого дыхания Стрибога.
Охотники утопали в тумане где по колено, а где и по пояс, однако, хоть и не видя ног, ступали без единой запинки, споро да ровно.
Шли налегке, в одних рубахах, без броней. Оно бы и не худо от клыков кольчугою оборониться, но такое возможно, когда вепря загоном берёшь, а с подхода ежели, то не выйдет. Тут, перво наперво, надобно к лёжке скрытно подобраться, чтоб не спугнуть зверя до срока. Кольчуга же, как её ни подгоняй, всё одно зазвенит. Да, и лишнее бремя в пути - помеха, а путь то не близкий. Не даром, чтобы к полудню до логова добраться, затемно выступили, всей ноши только оружие взяв. Но, и того сверх нужды не брали, а лишь потребное.
Ножи, понятно, у каждого на поясе, либо по степному обычаю, в сапоге. Не то что воин да охотник, но и любой муж без ножа из дому не выйдет. В баню разве. А помимо ножей, всяк вооружился чем каждому зверя бить сподручней.
Свейн, что шёл впереди проводником, нёс притороченный за спиною лук да две дюжины стрел-подрезов. Их жала, схожие с ущербной Луною, доспешному воину урон причинить не в силах. Для того иные стрелы надобны, калёные, с длинными да тяжёлыми гранёными наконечниками. Они и кольчугу и щит пронзают, однако калкан, что бронёй укрывает грудь и рёбра матёрого секача, не пробьют, увязнут. Потому вепря стрелами не берут, они потребны чтобы разъярить, либо отвлечь зверя. Подрез жалом в теле не застрянет. Язвит он, хоть и не столь глубоко, однако ж плоть и жилы сечет, словно хазарская сабля - коль сразу дух не испустишь, так кровью изойдёшь. Сказывают, будто, сильный да умелый лучник подрезом руку срубает, а то и голову. Брехня, вестимо, однако, ежели угодить в брюхо хоть человеку, хоть оленю, так потроха наружу вывалить удастся.
Кабану, правда, в пузо нипочём не попасть, но в ноги, где шкура потоньше, либо в рыло, можно - не завалить, так ослабить.
Следом за Свейном пристроились ещё двое нурманов-лучников, вооруженные в точности, как и он.
Далее ступали Урхо и Осмуд. Оба одинаково уместили на загривках рогатины, и этим лишь одним, казалось, были меж собою схожи. Десятник кряжист да приземист, будто пень, а княжий дядька, напротив, строен и сухощав. И всё же, поступью своей, да повадками старые вои походили друг на дружку как сродные братья.
Спегги шагал, ухватив у самого обуха насаженную на длинное топорище секиру. Увесистое оружие сподручней бы пристроить на плечо, да никак - оба плеча-то кривые. Редкие пряди волос скрывали от взоров его увечный лик, но искорёженное тело скрыть
Ульф со Спегги рядом гляделся, что орёл с вороною. Высок, статен, собою хорош. Борода в две косицы заплетена. Волосы до плеч вьются. А, уж сами-то плечи этак широки, что кажись, как сведёт руки вместе, так и лопнет на спине льняная рубаха, сколь бы ни была просторна.
Воеводин сын играючи нёс сразу два нурманских копья. С виду такое копьё с рогатиной схоже. Жало, разве пошире чуть, да покороче, а древко, с того конца, где к нему жало крепится, железом аж на два локтя охвачено. Таким даже без особой сноровки топор отобьёшь, а меч так и вовсе сломать можно. Да, и само древко толстое, не со всякого удара перерубишь. Не даром сами нурманы своё копьё "кол в броне" называют. Тяжёлое оружие, но в сильной руке - грозное.
Почто Свенальдович не одно, а два копья с собою взял, весь хирд ведал. Киевляне не все, но иные догадывались. Средь таких были и Осмуд с Урхо - обоим доводилось прежде и поверх щита на нурманов глядеть, и союзно с ними ратиться.
Копьём своим они, когда строем стоят, ворога колют, однако в свалке, зачастую щиты отбросив, могут и рубить. Завострённое с двух сторон широкое жало сечет не хуже меча. Ну да, это не в диковину. Схоже бьются воины многих языков, но у нурманов в обычае копьё метать, хотя оно куда как тяжелей сулицы. Не всяк такое сможет, зато уж коли найдётся, кто сумеет - горе супротивнику. Стрелу, да и сулицу тож, на щит возьмёшь, но не рогатину. Сшибёт с ног, выбивая в строю брешь. А, уж ежели пропустишь, то и бронь не спасёт - пронзит насквозь.
Воинов, кто может такое, не часто встретишь, однако бывают и те, кто умеет обеими руками враз два копья метнуть. Тут уж вовсе сила да ловкость особые потребны. Ульфу, похоже, и того, и другого было не занимать, вот только, кабана-то этак не берут. Осмуд и Урхо, разгадав его затею, принялись роптать - дескать, не для забавы на охоту собрались, но вскоре угомонились. Понимали, что Свенальдович, осрамившись в поединке с Осмудом, чает ныне лихость да сноровку свою показать. Оттого и воевода со Спегги перечить ему не стали. Пусть потешится, а вепря, и без него есть кому на рогатину принять. Хоть и велик зверь, по словам Свейна с Хёльми, но и на охоту, небось, не юнцы пошли.
Хёльми, от прочих чуть поотстав, шёл последним, ведя на привязи пол дюжины псов. Он один из всех надел шлем и прихватил с собою щит, закинутый в пути за спину. Вооружён же был варяжским мечом. И, неспроста. Ему по замыслу секача не бить, пугнуть только, да собак натравить, а вот на случай нечаянной встречи с лесовиками-древлянами такое оружие более вместно.
Туман скрывал собак с головою, но то и дело, не одна так другая, будто выныривая, поднимала морду и тревожно принюхиваясь, скалила клыки. Попусту, однако, не брехали, чуя, должно быть, скорую схватку. Так же, ведь, и с людьми бывает. Как сойдутся в лихую годину на бранном поле, станут ратью против рати, стеной на стену, щитами внахлёст - пальцы древки да рукояти до синевы в ногтях жмут, хребты мурашки щекочут, а ни звука окрест не слыхать. Удалые песни во хмельном пиру, да молодецкое бахвальство намедни стихли. Скоро зазвенит железо, а сотни глоток зайдутся в яростном крике. Одному обернётся он победным кличем, другому - предсмертным хрипом, а кому-то - долгим стоном увечного. Кому что Мокошь напрядёт. Воины о том ведают и не спешат спугнуть последнюю тишину.