Иду на вы
Шрифт:
Ясно, что все племена под единую руку не вдруг соберёшь. Кого добром, а кого и мечом уговаривать придётся. Но, собрать - одно, а как удержать после?
Иные на каганат кивают - вот, дескать, сила, с какой и Царьград считается. Ильменьские-то и те, прежде чем к руси посольство слать, мыслили не призвать ли на княжение знатного хазарина. Добро, что одумались! Власть кагана наживою от поборов, торгов, и набегов крепка, а более ничем. Хазары разным Богам да по разным обычаям молятся. Стоит Хазария, покуда не нашёлся, кто надавит посильнее, а как найдётся,
Другое дело - греки. Многие языки под ними и для всех единый Бог, какой и самому базилевсу власть даёт. Сиречь, власть базилевса и власть Бога суть одно. То же и на закате, среди готов да франков. Правда, греки теперь на продажные мечи опираются, а те на свои. В этом их сила, однако готы с франками от отчей веры отступились, и ныне, хоть и молятся все одному Богу, да чужому. Потому-то, не видать им единства. В распрях да усобицах себя изведут.
Куда ни глянь - везде ладно, да не совсем. А, среди сварожичей и вовсе худо. Язык один, вера, пращурами завещанная, одна, да в каждом племени своего Бога более других чтут.
Оно конечно, Род[98] среди прочих Богов первый, а только не сыскать нигде его кумира. Не молятся Роду. Что до людских невзгод да чаяний тому, кто самих Богов судит да за укладом во всех трех мирах следит?!
С людскими заботами ко прочим Богам взывать надобно. Ко всякому со своей. Хочешь достатка в дом - моли Мокошь[99]. Дождя в засуху проси у Стрибога. Да, гляди не прогневи его скудной, либо неугодной жертвой, не то вместо дождя бурю получишь. А, не один Стрибог, но каждый грозен, и каждый себе жертву требует и примет не любую.
Для того и потребны всякому Богу свои волхвы. Уж они-то ведают как уважить того, кому служат.
И, вроде бы меж волхвов все равные, однако так от века повелось, что Влесовы впереди иных.
Прежде людские племена малы числом были. Земли же вдосталь. Хочешь - сей, хочешь - скот разводи, а нет, так охотою кормись. Во всяком же промысле - от Велеса подмога.
Тогда первыми людьми в племени пастухи да землепашцы были. Ну, охотные ещё. Они племя кормили, они и заправляли, для чего из своих же избирали старейшин. Князь лишь в лихое лето власть имел, покуда ворога не погонит, но лихо тогда не часто случалось.
Ладно жили, ничего не скажешь, да только с той поры воды немало утекло. Давно уже пахарь не долго протянет без разора да холопского ярма, коли княжья дружина не заступится. Князь же теперь, хоть поболее чести имеет, и всё одно, едва ли ни на каждый шаг, будто дитя неразумное, у старейшин согласия испрашивает. А, много ли те толкового присоветуют?! Речи иной бабы, что с заморским купцом из-за бус торгуется, и то разумом побогаче будут.
Коли стать всем сварожичам едиными под одним князем, то новый уклад потребен, новый обычай, где среди людей первые - воеводы да гридни княжьи, а среди Богов - Перун[100].
Конечно, и князю без мудрого совета не обойтись. Ну, так на то и есть Перуновы волхвы. Кому как не им и присоветовать и направить - чай княжьему Богу служат.
А, старейшины... Те пусть решают когда пахарю зерно в землю кидать. Тут уж их воля.
Замысел всем хорош был, да проведали о нём Влесовы до срока. И как только исхитрились?! Раскудахтались будто куры, что хорька почуяли. Эх, кабы успеть прежде своего князя в Киеве посадить, то и пусть бы квохтали, а так переполошили собратьев не ко времени.
Богумир поотстал, покуда ступали узкими переулками, но как вышли на просторную улицу, что прямиком вела к городским воротам, вновь нагнал Древослава, и зашагав с ним вровень, молвил:
– Тревожусь я. Сумеем ли сговориться? Виданное ли дело - раздор меж волхвами!
– Раздор?!- махнул рукою Древослав.-И прежде ладу не было. А сговориться, чаю, сумеем. Нынче от греческих попов, что к Ольгину двору повадились, не нам одним, но всем угроза. На то и упирать станем. К тому ж, верховодство Влесовых не всем по нраву. Мы же всякому Богу по чести воздадим.
– А Велесу?
– И ему. Пускай его волхвы на коровье вымя да на куриную гузку наговаривают. Чтобы молоко доилось и яйца неслись. За то им и честь. Лишь бы в княжьи дела не лезли!
Богумир, не сдержавшись, улыбнулся таким словам, но всё ж спросил:
– А признают ли Мала Киевским князем?
– Не признают, так стерпят. Олега ж терпели, хоть тот и вовсе нурман.
– Терпели,-согласился Богумир, но тут же и добавил.-Покуда не извели. Хоть все молчат, но каждому ведомо, что ехидна ядовитая - Влесовых рук дело.
– Сам виноват,-пожал плечами Древослав.-Кабы нас приблизил, глядишь и уберегли бы от аспида. С Малом такого уж не допустим.
Меж тем, за речами да думами и не заметили, как дошагали до городских ворот. Те, даром что за Ужом-рекою ворог стоит, оказались приоткрытыми. Не настежь, конечно, а так, чтобы пеший в одиночку прошёл.
Земля по ту сторону тына на два полёта стрелы проглядывается - тайно не подберёшься, а за воротами двое ополченцев стражу несут.
Воин, что опираясь на рогатину стоял у ворот внутри, со стороны города, издали завидев волхвов, крикнул что-то. На его крик из надвратной башни вышел ещё один ополченец - по летам да повадкам должно быть десятник. Древослав приметил, что оба стража при оружии, и бронь, невзирая на полуденную пору, не сымали.
Оно конечно, бронзовые нагрудники, кожаные шеломы да наручи - не то что железные шишаки да кольчуги, как у дружинников. Но, всё одно жарко.
Древослав оглядел цепким взором врата.
Малый брус, каким они запирались ночью в мирное лето, был сдвинут в сторону, однако оставался в железных скобах - при нужде быстро на место вернёшь. Два других бруса, тяжёлых и длинных, что накрепко запирали обитые бронзой дубовые створы, стояли рядом, прислонённые к стене. Тут же лежали завострённые с одного конца, в пол обхвата толщиною, брёвна - подпирать ворота, коли ворог, идя на приступ, зачнёт ломить их тараном. Всё ладно, всё под рукою.