Иду на вы
Шрифт:
Секач, вестимо, не вражий ратник, но и он - противник грозный. Для человека. А, уж псам-то, всяко не каждому доведётся обратною дорогой бежать. Разом и жажда битвы, и страх перед нею тревожили собачьи души, топорща дыбом шерсть и обнажая клыки.
Иная забота пенила кровь Осмуду. Не о вепре он беспокоился, хотя и был охотником не из первых. Конечно, на зверя хаживал. В юности от молодецкой удали, а после с князем, меж прочих гридней. Однако, как ни чудно, а к обычной этой средь мужей забаве не лежала у Осмуда душа ни прежде, ни теперь. Вот Урхо - другое дело. Он любого зверя брать горазд. Сказывали, будто раз медведя в одиночку одолел. В дружине потешались - дескать, оттого и сумел,
Намедни, как велела княгиня Осмуду на охоту сбираться да из дружины ещё одного звать, он на Урхо указал не мешкая - по нему дело, а вот о себе самом не мог взять в толк, по что Ольга его выбрала. Ведала же, что посноровистей охотнички сыщутся. Однако, не всякая княжья воля разумению гридня доступна. Ежели выбрала, стало быть имела резон, и Осмуд не изводил бы себя думами, кабы ни Спегги, какой повстречался ему по пути к Урхо. Хотел, кивнув, обойти горбуна стороной, да тот присел, вдруг, на корточки и поманил Святослава. Княжич, увязавшись по обыкновению за дядькой, подошёл к страхолюдному нурману безо всякой боязни. Не оробел и когда Спегги улыбнулся.
– Не страшишься меня?- спросил тот.
– Не-а,-тряхнул головою Святослав, но ручонку на рукоять дарёного ножа всё же положил, что от Спегги не укрылось.
– Храбрый воин,-похвалил он.-И клинок у тебя добрый.
– Дядька дал!-похвастал княжич.
– Ну, так позволь же и мне тебя одарить.
Спегги достал из притороченной к поясу кожаной мошны выструганного коня и протянул Святославу. Тот повертел подарок в руках, оглядел любопытно и пожал плечами.
– Что смущает тебя юный конунг?
– С виду конь,-княжич указал пальцем на копыта.-А с паучиной схож.
Горбун кивнул, сызнова исказившись ликом в улыбке.
– Храбрый воин,-повторил он.-И мудрый конунг. Верно приметил. Это Слейпнир[102] - конь об осьми ногах. На нём скачет Один, какой всем Богам - отец.
– А дядька сказывал,-прищурился Святослав.-Будто отец Богов -Род.
– Твой дядька прав,-Спегги потрепал мальчонку по русым вихрам.-Слушай его, юный конунг.
Княжич кивнул и тут же, усевшись прямо на землю, принялся забавляться с диковинным конём, словно пуская его вскачь по примятой траве. Нурман же, тем временем, поднялся и шагнул к Осмуду. Горб не давал ему прямо глянуть в очи княжему пестуну, и потому глядел Спегги снизу, по-птичьи склонив голову на бок.
– Нынче княгиня велит тебе по утру с охотниками идти кабана промышлять,-промолвил он негромко.
– Так, уже велела.
– Скверно. Мог бы сказаться хворым, а теперь, пожалуй, и не откажешься.
– По что же отказываться-то?!-удивился Осмуд.
– Не все стрелы завтра вепрю достанутся. Одна - тебе.
– Вот оно как...-дядька призадумался ненадолго, теребя седой ус.-Воевода мести ищет?
– Нет,-покачал головою горбун.-Но ярл страшится, что мести станет искать его сын, и не верит, что ты снова его пощадишь. Шальною стрелой на охоте Свенальд чает избежать распри в войске и уберечь сына.
– Воевода разумен, а Ульф и впрямь в ярости не сдержан.-согласился гридень.-Что упредил, прими поклон, однако, от лукавой стрелы хорониться не стану.
Спегги отвёл взор.
– Самые славные свои саги скальды слагают о павших героях.
Теперь настал черёд Осмуда улыбаться. Хоть и не радостно.
– Острее твоей секиры, только твой ум-молвил он.-Но ты ошибаешься во мне. Я не ищу славы. Однако, что проку, откажись я от охоты? Как проведаю когда вдругорядь прилетит стрела? Упреждённый же ныне, назавтра уберегусь как-нибудь. А там и со стрелком потолкую. Глядишь - укажет на воеводу-то.
– Стрелок, ежели на кого и укажет, так на меня.-горбун по-прежнему не глядел на гридня.-Да, и то не станет. В чём его винить? Всякий может промахнуться. От стрелы же тебе не уберечься, когда ты - не двуликий ромейский бог. Но, не тревожься о том. Я помню свой долг, и от погибели тебя избавлю. Завтра. А, как быть далее покуда не ведаю.
Не прощаясь нурман заковылял прочь - своими очами не увидав, ни по чём не поверишь сколь грозен увечный горбун в бою. Осмуд же остался обременённый тяжкими думами. Не отпустили они его и на утро.
Юный отрок смерти не страшится, хотя она и рядом ходит. Сам ворогов разит, сам сотоварищей хоронит, а всё одно, себя будто бы неуязвимым мнит. Среди отроков нету отваги. Безрассудство одно. С летами муж набирается разума, а с ним вместе и страха, потому как понимает вдруг: сколь ни забавляйся с Марой в салочки, но хоть раз да проиграешь. А, более и не потребуется, одного раза довольно. И, уже всякая битва последней кажется. Мара это чует - многие бывалые ратники в такую пору и впрямь головы кладут, сами себя к погибели уготовив. Но, бывает и хуже, коли страх сильнее чести окажется. Вроде и не бежит воин с поля, и спину ворогу не кажет, однако в сече за щитом чуть дольше чем надобно схоронится, чуть помедлит, не ударит вовремя супротивника и тем за свой живот животом соратника расплатится. Сметливый десятник ежели приметит такого ратника, то срамить не станет, но потолкует по-тихому - тот сам из дружины уйдёт. Правду сказать, этак, всё же, не часто случается. У воина честь вместо крови в жилах струится. Ему срам страшнее смерти, оттого и переступает он через страх. Вот это уже - отвага. Но ежели затем выживет, то с летами, ни страха, ни отваги не остаётся. Привыкает погибель подле себя видеть, так что и замечать её перестаёт, словно меч на поясе.
Осмуд привык и давно уже не страшился смерти. До срока в Навье царство не спешил, да только, кто ж тот срок, кроме Мокоши ведает? Иная печаль заботила старого гридня.
Про стрелка не гадал. Ясно, что воевода Свейна подговорил - ловчее него лучника не часто повстречаешь. Хоть Спегги и обещался уберечь от стрелы, а всё же и самому плошать не след. Потому Осмуд задумал прежде заприметить кто из лучников где схоронится, а на охоте этак место занять, чтобы от Свейна Ульфом прикрыться. Тот навряд ли с отцом в сговоре, и стало быть, уловку не распознает, а Свейну тогда метить посложнее будет - небось не пожелает Свенальдовича ненароком задеть. Глядишь, и выйдет воеводин замысел расстроить.
На воеводу гридень зла не держал. Хоть не в обычае воинском обидчика в спину разить, да ведь и Свенальд не простой воин, не о себе, чай, печется. Но, Ольга!..
Вот о ком донимали Осмуда худые думы. Ведь на секача-то, ведая что он не лучший из охотников, княгиня его послала. Неужто, сговорившись со Свенальдом, удумала таки извести княжего дядьку?! Тут и давешний разговор с Фомою припомнился. Тот, правда, сказал, будто своею волей пришёл, да по всему видать, велись прежде промеж ним да княгиней об Осмуде речи. Ежели усомнилась Ольга в верности гридня, то могла и коварство измыслить. Эта могла, ныне её норов уже всякому ведом.