Идя сквозь огонь
Шрифт:
— Как мыслите, Ага, неверные догадались о том, кто мы на самом деле? — обратился к господину, когда они скрылись из виду, черноглазый Мустафа.
— Не думаю, — слегка поморщился Демир, — но осторожность нам не помешает. Правдива ли история об украденной невесте, или это лишь уловка, чтобы усыпить нашу бдительность, — не столь важно.
Судя по тому, как московит разумеет политику Порты, — он не простой искатель приключений, а лазутчик Москвы, пробирающийся на юг, дабы чинить вред Османской Державе.
Посему нужно будет подрезать ему крылья. Халиль, дай-ка мне перо и бумагу. Поможем местному Воеводе изловить врага!
— Ну вот, уже третий день ловов, а добычи не видать! — в сердцах воскликнула, озирая окрестные заросли, Ванда. — Видно, изменила нам охотничья удача…
— Погоди тужить, панна! — ободрил ее Орешников. — До ночи далеко. Глядишь, Господь еще пошлет нам дичь!
— Боюсь, подстреленный мной глухарь сегодня будет единственным трофеем, — вздохнула девушка. — Что поделаешь, коли здесь не водятся олени?
Холмистая лесостепь, прорезанная во многих местах оврагами, и впрямь не слишком подходила для обитания увенчанных рогами лесных красавцев.
Как правило, они отдавали предпочтение густым рощам, где легко было укрыться от врага, а здешний кустарник, перемежающийся с широкими прогалинами, такой возможности не давал.
Однако шляхтич Тромба уверил Государя в том, что здесь должны водиться олени, и Ян Альбрехт, доверявший опыту вассала, не спешил покидать охотничьи угодия.
Впрочем, когда солнце стало клониться к закату, искатели дичи разуверились в своем везении и стали стекаться к поляне, где слуги уже разожгли кострище. Поодаль от него выросли охотничьи шатры, самым крупным из коих был шатер Польского Владыки.
На случай, если господам не посчастливится вернуться с добычей, слуги варили кулеш из взятых с собой на охоту припасов. Это оказалось как нельзя более кстати, ибо удача изменила ныне всем нобилям.
Лишь Ванда умудрилась добыть глухаря да зоркий Князь Томаш подстрелил зайца. Впрочем, хвалиться такой добычей среди вельможных охотников было не принято. Лишь увенчанный рогами олень или клыкастый вепрь могли вызвать у них одобрительный возглас.
Что до Орешникова, то он не печалился отсутствию дичи на своем поясе. Боярин любил охоту не столь горячо, как собравшиеся здесь нобили, и для счастья ему хватало присутствия Ванды.
Чтобы чем-то себя занять, он, сидя на пригорке, подтачивал стрелы, раздобытые в польском стане. Среди стрел с обычными наконечниками в его колчане поблескивало несколько образчиков с широким железком в виде полумесяца, обращенным вперед рогами.
Сии стрелы не могли не привлечь внимание Ванды. С детства ходившая на охоту, она впервые видела подобные наконечники и не смогла сдержать любопытства.
— Для чего нужны стрелы со столь дивным железком? — поинтересовалась она у московита. — Мы же не турки, чтобы украшать свое оружие полумесяцем!
— Дело не в турецкой моде, — улыбнулся Григорий, — да и железко, подобное месяцу, — не для красоты. У нас на Москве такие наконечники кличут срезнями. Погляди на сие вогнутое лезвие — оно призвано разрубать веревки, канаты. Еще им удобно рвать вражьи паруса, когда бой идет на море!
— Но мы же не на море! — рассмеялась Ванда. — Где ты видишь здесь паруса?
— Парусов здесь и впрямь не сыщешь, зато есть веревки, — ответил ей Орешников. — Представь: захочется охотнику поймать живьем того же оленя.
Расстелет он ловчую сеть, приманку разложит. Но как сделать, чтобы ловушка сомкнулась, подняв зверя над землей?
— У нас в Польшеи к сети подвешивают груз с веревкой, переброшенной через толстый сук, — со знанием делаи поведала московиту Ванда, — его до порыи тоже привязывают к ветвям.
Когда зверь, ступивший на сеть, начинает свой пир, егерь тянет за бечеву, раскрывая узел, и груз падает, увлекая вверх добычу!
— Что ж, можно и так охотиться, — согласился с девушкой боярин, — но у сего способа ловли есть один недостаток.
Бечева, за кою приходится тянуть охотнику, не бывает слишком длинной. А значит, зверь может учуять его запах и сбежать, так и не соблазнившись приманкой. Или же бечева лопнет от рывка — и прощай, добыча!
А стрелок, запасшийся срезнем, освободит груз выстрелом, не вспугнув при этом зверя.
— И с какого расстояния он будет бить? — недоверчиво вопросила Ванда, знавшая по собственному опыту, что охотники, как и рыбаки, любят преувеличивать свои достижения.
— Шагов со ста-ста пятидесяти. Как придется!
— Ты хочешь сказать, что попадешь в бечеву, удерживающую на дереве груз, со ста пятидесяти шагов?! — изумилась Ванда. — Слушай, у всякого бахвальства есть предел!
— До сих пор не промахивался… — пожал плечами Орешников. — Тебе самой доводилось видеть, как я владею луком…
Ванда вспомнила меткость, с коей пускал стрелы боярин на подворье Медведя, и устыдилась своей язвительности.
— Прости, я вправду забыла… — вымолвила она, густо зардевшись. — Ты-то, верно, попадешь, а смогут ли попасть в веревку другие?
— Да что в сем особенного? — искренне изумился Григорий. — Тоже мне диво — бечеву стрелой рассечь! Митя Бутурлин со ста шагов в медный грош не промахнется! И прочие мои друзья на Москве в меткости мне не уступят!
— Нам, полякам, более привычен самострел, — вздохнула Ванда, — он и бьет дальше, и целиться из него проще.
— Верно, проще, — кивнул, соглашаясь, московит, — но и заряжать его в три раза дольше, чем лук. И если первой стрелой не сразишь в поле недруга, то выпустить вторую он тебе не даст…