Идя сквозь огонь
Шрифт:
Увидев идущих навстречу боярина и его друзей, Махрюта тотчас выставил ее перед собой. Огромная лапа татя сомкнулась на худенькой шее ребенка.
— Еще один шаг — и она умрет! — рявкнул, бешено вращая глазищами, людоед. — Я вырву ей кадык! Ты знаешь, боярин, я на сие способен!!!
Последние его слова не вызывали у Дмитрия сомнений. Спасая свою жизнь, изверг был готов на все.
— Отпусти ребенка, и я обещаю тебе честный поединок! — ответил ему Бутурлин. — Ты хотел меня убить? У тебя
— А после твои дружки прикончат меня? — гнусно усмехнулся людоед. — Нет, боярин, я в такие игры не играю!
— Да ты — трус! — брезгливо сплюнул Газда, пытаясь затронуть остатки воинской чести Махрюты. — Бейся, яко муж!
— Лучше быть живым трусом, чем мертвым храбрецом! — сипло рассмеялся тать. — Да и не пристало мне биться в поединке со всяким сбродом! Вы — чернь, а я, как-никак, потомок боярского рода!
— Как видно, родовитость не исключает подлости! — процедил сквозь зубы Харальд.
— Побормочи у меня! — метнул в него яростный взор Махрюта. — Что ж, не уступите дорогу — не надо! Я сверну девчонке шею, а после выйду с вами на бой! Хотите сего?!
Толстые пальцы татя впились девочке в горло, и она захрипела от удушья.
— Стой, нелюдь! — остановил убийцу Дмитрий. — Чего ты хочешь?
— Поклянись, что дашь мне уйти невредимым! — выпалил Махрюта. — Самой страшной клятвой, какая тебе известна! Именем Божьим клянись!
Никогда еще боярин не стоял перед столь тяжким выбором. Нельзя было отпускать на свободу хищника, ставшего причиной гибели стольких людей.
Но и позволить татю убить невинного ребенка он тоже не мог.
«Малое зло влечет за собой большое!» — вынырнули из глубин памяти слова Отца Алексия.
«Разве Господь не велел из двух зол выбирать меньшее? — вспомнился Дмитрию его недоуменный вопрос.
«А ты можешь отличить малое зло от большого? — прозвучал ответ Наставника. — Большое зло вырастает из малого. Не дай свершиться малому злу, и в мир не придет большое!..»
— Не дам!.. — прошептал слова детского обещания Бутурлин. — Благодарю, Отче!..
— Ну, что ты решил?! — нетерпеливо крикнул тать, сжимая детское горло. — Даешь клятву?!
— Клянусь именем Господним: коли отпустишь ребенка, позволю тебе уйти невредимым! — вымолвил Дмитрий, освобождая проезд татю.
— Нарушишь клятву — гореть тебе в аду! — тряхнул бородой душегуб. — Едва нас разделит сотня шагов, я верну вам девчонку!
Вскочив в седло, он втащил невольницу на круп коня и усадил у себя за спиной. Отъехав на обещанные сто шагов, тать сбросил ее на песок и продолжил галопом путь к гати.
— Пора… — прошептал Харальд, вкладывая в пращу «желудь». — Как раз доброшу!
Он взмахнул снастью, целясь людоеду в затылок, но чьи-то пальцы перехватили его
Обернувшись, датчанин встретился взором с Бутурлиным.
— Ты что творишь, боярин? — изумленно вымолвил он. — Дашь уйти сему упырю на волю?
— Такова цена детской жизни! — ответил боярин. — Я не отступлю от своих слов!
— Ничего лучше не мог придумать? — впервые за время их дружбы не одобрил поступок боярина Газда.
— Не мог, — отрицательно покачал головой Дмитрий, — иначе я не был бы собой!..
Глава 98
— Ну и уроды! — покачал головой Газда, оглядывая мертвых татей. — У одного носа нет, у другого — уха. У третьей вместо лица — не пойми что! Узнать бы, от каких лесных тварей рожала детей Гоготунья?
— Лесные твари здесь, ни при чем! — ответил многоопытный Харальд. — Здесь, брат, иное…
Похоже, душегубы смешали кровь, переженившись на сестрах, вот и вышло, что вышло! Короли Запада тоже обвенчаны со своими кузинами, посему дети у них выглядят не намного лучше сих выродков.
У одних глаза лезут из орбит, другие на ноги встать не могут. Но нет страшнее недуга, чем болезнь несвертывания крови…
— Это еще что? — брови Газды изумленно поползли, вверх. — Впервые слышу о таком диве!
— Сия хворь встречается редко. Пораженному ею, достаточно порезать палец, дабы истечь кровью. У всех людей она густеет в ранах, а сего бедолагу покидает без остатка…
И что дивно! — вздохнул мореход. — Разносят оный недуг жены, а страдают им мужи!..
— Как так разносят? — изумленно охнул Газда. — Как оспу или чуму?
— Нет, по-иному! — грустно усмехнулся датчанин. — Передают по роду сыновьям!
— Вот оно что! — ошалело помотал головой казак. — Воистину век живи — век учись!
— Будет нам толковать о сих татях! — Харальд обернулся к сидящей на траве девочке. — Поведай, как тебя кличут, дитя?
— Батюшка звал Малкой, — боясь поднять глаза, ответила она, — а Махрюта кликал Марухой…
— Надо же, пакость какая! — передернулся от гнева датчанин. — Хочешь, я буду звать тебя Ингрид…
Девочка не ответила, лишь покорно кивнула ему, продолжая смотреть в землю.
— Кто такая Ингрид? — полюбопытствовал казак. — Так кликали твою матушку?
— Не матушку, одну добрую женщину… — с грустью ответил Харальд. — Когда-то мы с ней были счастливы…
Приедем в город, первым делом куплю сему чаду пристойную одежду и обувь, — продолжил он, — грядут холода, негоже ей ходить босиком!
Надо же, до чего довели ее тати! Мало того, что ноги в порезах, так еще ожоги на руках! Откуда они у тебя?