Идя сквозь огонь
Шрифт:
Девочка с трудом поднялась на ноги и, шатаясь, побрела за Махрютой. Из носа у нее сочилась кровь…
— Ну вот, хозяин ушел, пришло время нам толковать! — молвил Щуп, присаживаясь на колоду напротив. — Не тужи, боярин!
Я столько народа на тот свет проводил, что научился сие делать быстро и безболезненно! Это Сап да Хорек-Прыгунок — любители тянуть из добычи жилы, я же — кроткий человек! Мне твои страдания ни к чему!
Свои слова Щуп подтвердил улыбкой, открывшей редкие, изъеденные гнилью пеньки зубов.
— Да у тебя зубы стерты до корней! — покачал головой Бутурлин. — Как же ты меня есть будешь?
Щуп жиденько хихикнул, и огоньки в его глазах-гнилушках запрыгали в такт смеху.
— Вот уморил так уморил! — произнес он, отсмеявшись. — Что ж я зверь лесной, чтобы зубами тебя глодать?
Погляди, сколько у меня всего припасено для такого дела: ножички, скребки! — убийца расстелил на земле рогожку, в кою был завернут весь его нехитрый скарб. — Да я твои косточки так оскоблю, что они сиять будут!
— Знаю, тебе, как и прочим людям, смерть не мила! — продолжал Щуп, выбирая нож для убийства. — Наверняка дома остался ворох незавершенных дел….
Зазноба, чай, где-то ждет? — тать вновь лукаво улыбнулся. — Ждет ведь, сознавайся! Хочет деток малых от тебя прижить… А вот не судилось, что тут поделаешь!..
Щуп глубоко и, как показалось боярину, с сочувствием вздохнул.
— Не терзай себя, боярин, — продолжил он прерванную мысль, — ни к чему перед погибелью растравлять сердце!
Знай, своей кончиной ты послужишь доброму делу. Твоя плоть спасет от голода десяток душ, поможет нам пережить зиму…
Выбирая нож, Щуп поднес один из клинков к свету, дабы лучше его рассмотреть, и Дмитрий невольно обмер. На правой руке убийцы было всего три пальца, сросшихся наподобие клешни.
— Что оробел, боярин? — вопросил его, заметив внимание к своей руке, мясник. — Прежде таких див не видал?
Что ж, любуйся, поскольку впредь не узришь. Мы здесь все отмечены печатью греха, кто в большей мере, кто в меньшей…
Мой случай не самый тяжкий. Верно, на руке у меня три пальца, зато на ноге — семь! Вот и выходит, что в целом у меня их столько же, сколько у прочих смертных! Разумеешь мою мысль?
Щуп вновь захихикал, брызнув в лицо Бутурлину слюной.
Дмитрий промолчал. Он терпел болтовню прихвостня Махрюты лишь по одной причине. Все время, пока Щуп философствовал, боярин пытался растянуть веревку, стягивавшую его запястья.
И хотя ему сие не удалось, московит нашел иной способ обрести свободу. Главное было не всполошить раньше времени убийцу, не дать ему возможности поднять шум…
— Ну, вот и он! — с улыбкой произнес Щуп, вынимая из вороха ножей и заточек тонкий, похожий на иглу клинок. — Красив, правда? Цени, боярин! Войдет в сердце — даже не охнешь!
— Можешь не благодарить! — смущенно улыбнулся он, придвинув к ногам боярина пустую зловонную лохань. — А это для крови и для всего, что в тебе есть… Пока…
— Отпусти меня, Щуп! — обратился к нему с нежданной просьбой пленник. — Спаси в себе то, что осталось от человека!
— Как я могу тебя отпустить? — развел руками душегуб. — Ты, видно, меня не слушал? Я же сказывал, твоя плоть поможет нам пережить зиму! Или тебе нас не жаль?…
Что ж, это твой выбор! — тать встал с колоды, сидя на коей, перебирал ножи, и его глаза вновь стали страшными. — Корить тебя за него я не буду. Ступай к Господу с миром!
Выставив перед собой нож, Щуп двинулся к Бутурлину. Во взоре его читалась смерть.
Глава 97
Всю ночь Харальд и Газда шли по следам худосочного отрока, свернувшего с тракта к болоту. Своих коней, дабы те не выдали их ржанием, компаньоны оставили во дворе корчмы, надеясь уберечь их там от волков.
Тропинка, по коей ехал юнец, вначале тянулась сквозь лес, облегчая датчанину и казаку слежку. Временами татю казалось, что за ним кто-то крадется, и он останавливал коня, беспокойно вертя по сторонам головой.
Тогда друзьям приходилось нырять в придорожные заросли и, затаив дыхание, ждать, пока он вновь не тронется в путь. Но затем деревья расступились, и в лунном свете призрачно блеснула водная гладь болота.
На какой-то миг преследователям сдалось, что подросток поедет вдоль берега, но они ошиблись. Помедлив минуту, юнец двинулся напрямик, через топь.
— Он что, самоубийца? — в недоумении прошептал Харальд. — Там же…
— Не спеши, брат! — обернулся к нему Газда. — Поглядим, что дальше будет!
Неторопливо ступая, лошадь татя шла по водной поверхности, словно по земной тверди. Со стороны сие казалось небывалым дивом.
— Он или святой, или колдун! — вымолвил, глядя вслед удаляющемуся отроку, казак. — А может, вовсе выходец из преисподни!..
— Нам сего лишь недоставало! — нахмурился датчанин. — Может статься, это сам Болотный Гуго…
— Кто такой? — поднял на него изумленный взор Газда. — Сказывай, что тебе о нем ведомо?!
— Предание есть у моего народа… — неохотно начал Харальд. — Жил на свете рыцарь по имени Гуго. Горделив был, ни во что чужую жизнь не ставил…
Облагал крепостных непомерными податями, а с теми, кто был не в силах их уплатить, безжалостно расправлялся. Сколько народа погубил, не счесть! Думал, все сойдет с рук!..
Только на всякого тирана есть управа. Собрались как-то крестьяне из его деревень и поклялись друг дружке, что не дадут Гуго чинить зло.