Идя сквозь огонь
Шрифт:
— Ну, а если твой добрый советчик тебя обманет? — усомнился в предчувствии казака Харальд. — Такое ведь тоже возможно…
— Нет! — яростно тряхнул головой Газда. — Верь мне, он не лжет!
Не став спорить, Харальд нырнул вслед за Газдой в придорожные заросли напротив хибары. Вскоре датчанин смог убедиться в силе дивного чутья друга.
Прошло совсем немного времени, и на дороге послышался стук копыт. Несмотря на ночную тьму, затаившиеся в кустах компаньоны сумели разглядеть всадника, подъехавшего к запертой харчевне.
Это был тощий, долговязый отрок, верхом на такой же изможденной, с трудом передвигающей ноги кляче. Спешившись, он подошел к дверям хибарки, потрогал рукой замок. Затем, словно прислушиваясь, повертел головой.
На какой-то миг спутникам Бутурлина почудилось, что подросток видит их или, по крайней мере, догадывается об их присутствии. Но они ошиблись.
Какое-то время незнакомец прислушивался к звукам ночи, затем вновь сел на коня. Проехав сотню шагов вдоль дороги, он вдруг свернул на мало заметную тропинку, уходящую вглубь леса.
— Ну, и куда он направился? — недоуменно прошептал Харальд. — За лесом нет людских селений… Одно лишь болото…
— Болото так болото! — пожал плечами Газда. — Нам не выбирать! Последуем за сим худосочным, он и приведет нас к боярину!
После того, как казак показал свой провидческий дар, датчанину не хотелось ему прекословить.
— Что ж, поспешим, — невозмутимо ответил он, — а то, глядишь, еще упустим татя!
— С твоим зрением да моим чутьем не упустим! — усмехнулся компаньону во тьме Газда. — Все будет по моему слову, вот увидишь!
Дмитрий очнулся от выплеснутого в лицо ушата воды. Сознание московита все еще мутилось, перед глазами плыли цветные круги.
Неведомые силы, пленившие боярина, раздели его донага и, связав руки вервием, подвесили к потолку в каком-то в полутемном, пропахшем запахом крови и тлена, срубе.
Длина веревки на запястьях, переброшенной через крюк в потолочной балке, была такова, что Дмитрий едва касался земли пальцами ног.
В таком положении он не мог ни подпрыгнуть, освобождая веревку от крюка, ни действенно защищаться от врагов ногами. Тати, лишившие его опоры, хорошо знали свое дело…
— Крепко же твое зелье! — донесся до Бутурлина откуда-то сбоку хрипловатый, но зычный мужской рык. — Сколько времени висит, а до сих пор не оклемался!
— Так я на него дурман-травы не пожалела! — гордо прогнусавил в ответ знакомый Дмитрию голос Гоготуньи. — Мое варево и не таких богатырей с ног валило!
— Положим, сего маломера богатырем не назовешь! — судя по тону, усмехнулся обладатель звериного рыка. — Но и он пойдет в пищу! Мелкая дичь — тоже добыча!
Услышав сие, Дмитрий невольно вздрогнул, и это не осталось незамеченным собеседниками.
— Гляди, ожил! — с умилением воскликнул зычноголосый. — Долго же мы тебя ждали!
Повернувшись, насколько ему позволяла веревка, в сторону говоривших, Бутурлин узрел в факельном свете двух мерзких чудищ. У меньшей твари в юбке была хищная волчья морда и выбившиеся из-под платка седые космы.
Другая походила на огромного рыжего вепря, вставшего на задние ноги. Налитые кровью глаза зверя глядели на пленника свирепо и в то же время насмешливо. Широкая пасть была полна острых зубов.
Но вскоре действие дурмана, бродившего в крови боярина, стало сходить на нет, и пленившие его тати обрели свой истинный облик.
Волчья морда меньшего чудища поплыла, превращаясь в рожу Гоготуньи. Вепрь же преобразился в рослого, плечистого мужа, чья людская внешность поражала не меньше, чем его прежний, звериный вид.
У незнакомца была обритая голова и мясистое лицо, тонущее в огненно-рыжей, до брюха, бороде. Звериным оставался лишь взгляд татя, полный презрения к чужой жизни.
— Я знаю, кто ты! — прохрипел Бутурлин, в памяти коего всплыл рассказ проезжих крестьян о лесном людоеде. — Ты — Махрюта!
— Верно! — обрадовался душегуб, слегка удивленный широтой своей известности. — А тебе откуда ведомо?
— Слухом земля полнится! — горько усмехнулся боярин.
— Это хорошо, что полнится! — Махрюта рассмеялся, оскалив зубы, способные, казалось, раздробить лошадиную голень. — Слава — то, что мне нужно!
— Слава людоеда? — изумился его словам Дмитрий.
— А хоть бы и так! — пожал широкими плечами тать. — Слава в любом случае слава! А дурная она или добрая — не все ли равно!..
— А ты, как я слышу по говору, из Московии будешь? — приблизился к пленнику Махрюта. — Не чаял я встретить в сей глуши земляка!
— Ты что, родом из Москвы? — вопросил его Бутурлин, пытаясь оттянуть, насколько можно, час своей кончины. — Что-то не встречал я тебя раньше…
— Да и не мог! — поморщился лиходей. — Я ведь — исконный рязанец! У батюшки моего с Рязанским Князем размолвка вышла, он и решил отъехать со всеми владениями к Москве.
Свершить сие было нетрудно, ибо земли наши граничили с московскими угодьями. Сказано-сделано!
Да только не пожелал нас Великий князь Иван в Столицу пускать. Дал детинец на отшибе. Мол, живите здесь, а на Москву в гости приезжайте!
Крепкую обиду затаил на Князя мой старик! Жаждал почета на Москве, а тут такое небрежение!..
— Ты толкуй с пленным, Махрютушка, а я пойду! — влезла в беседу Гоготунья. — Только когда закончишь, не забудь мне оставить сердце! Я в окрошку его положу, сказывают, оно от болей в ногах помогает!