Иерусалим правит
Шрифт:
— Люди, живущие под властью тиранов, мистер Питерс, не движутся вперед. Они учатся только оставаться на месте. Они постигают науку молчания: примитивные бюрократические и армейские выражения, договоренности правящей элиты, которая боится живого языка, потому что именно на этом языке задают вопросы. И навыки публичной речи позволяют не говорить ничего нового, хотя люди творят новый язык каждый день. Именно поэтому арабская литература утратила в Средневековье всякую оригинальность, снабдив Запад почти всеми ныне существующими формами сюжетов и приемами повествования. Новый арабский язык — не что иное, как способ пересказывать одни и те же мифы различными путями. Результат этого ощущается в Турецкой империи и повсюду, где серп и молот режут и бьют. У тирании нет никаких преимуществ — только для самого тирана.
— И это, — подвел итог я, — неэффективный метод сохранения власти, как могут подтвердить нью-йоркские финансисты!
Эль-Глауи, надо признать, был идеальным примером современного доброжелательного тирана — учтивый, бурно проявляющий чувства, щедрый и веселый, интересующийся чужими мнениями, нетерпеливо стремящийся к чудесам двадцатого века и в то же время решительно убежденный в превосходстве своего образа жизни. Когда мы сели на подушки в его большом шатре, после того как наши руки и лица омыли красивые негритянские рабы (по слухам, белых рабов он припрятал, побоявшись оскорбить европейцев), меня тотчас покорили его гостеприимство и обаяние. Всех гостей паша приветствовал и расспрашивал об их нуждах и пожеланиях. Он был исключительно вежлив и помнил вкусы каждого из своих собеседников. Мистер Уикс, сидевший рядом со мной, пробормотал, что не удивится, если узнает, что наш хозяин получил образование в Итоне. Лейтенант Фроменталь внимательно слушал графа Шмальца, который расспрашивал пашу о недавних конфликтах с рифами.
— Но вы же летали, лейтенант Фроменталь, во французских воздушных войсках, верно? — Паша явно хотел, чтобы молодой человек высказал мнение собственного народа.
— Несколько дней, ваше высочество. Конечно, в качестве наблюдателя. Я никогда не испытывал желания управлять одной из таких машин!
Тут заговорила Роза фон Бек.
— Я завидую вам, лейтенант.
Я едва заметил ее в тени. Она надела длинное роскошное платье, отделанное в берберском стиле, а ее голова была покрыта своеобразным тюрбаном. Берберские женщины часто не носили вуалей и прятали лица только тогда, когда подражали нравам более искушенных арабов. В деревнях, как мне рассказали, ходивших с открытым лицом считали просто неотесанными, а не неверующими. (Кино, говорит миссис Фези, изменило все это. Она вновь обвиняет египтян. «Теперь все в провинциальных городах стали кинозвездами, — замечает она. — Но мы не носили вуалей, никто в моей семье. И так было в Мекнесе [643] ».)
643
Мекнес — один из четырех имперских (бывших столицами) городов Марокко.
— Завидуете мне, мадемуазель? — с удивлением спросил мой юный приятель.
— Вы по своей воле летали над этой дивной страной. Мы, с другой стороны, едва успели увидеть ее красоту, прежде чем потерпели крушение. (Она не стала объяснять, почему мы так редко рассматривали пейзажи!) Мне очень жаль, что я не была вашим пилотом! Какое ужасное и волнующее зрелище — толпы рифов во всем их могуществе!
— По правде сказать, мадемуазель, — ответил лейтенант Фроменталь после неловкой паузы, — мы бомбили деревни. На «Голиафах», знаете ли. Это самые новые тяжелые бомбардировщики. Из-за дыма и огня нам было почти не видно рифов.
— Шесть тысяч часов полетов и три тысячи рейсов. Надо же, сорок вылетов в день! — В голосе паши звучало самое искреннее восхищение. — Я прочитал это в «Ле Темпс [644] ». Сорок вылетов в день!
— И все-таки Абд эль-Крим и его рифы умели сбивать эти самолеты. Там были снайперы, рядами лежавшие на спинах и стрелявшие залпами! Самолеты не влияют на исход войны, если вы спросите мое мнение. В это верят только гражданские. — Мистер Уикс явно принял сторону мятежного вождя. — Сколько эскадрилий вы там задействовали? Четырнадцать? Это просто безумие. У британцев был такой же катастрофический опыт — когда они бомбили курдские деревни в Ираке. Аэропланы никогда не смогут действовать независимо. Авиация, как и артиллерия, не способна самостоятельно вести войну. В конечном счете все всегда сводится к пехоте. И, — признался он после некоторых размышлений, — иногда к кавалерии. Я сомневаюсь, что французы вообще начали бы войну в Сирии, если бы не их бестолковые бомбардировки. «Таймс» об этом ясно пишет. Разрушение деревень, конечно, позволяет врагам заполучить множество бездомных новобранцев.
644
«Ле Темпс» — французская ежедневная газета (1861–1942), печатавшая в основном политическую, экономическую и дипломатическую информацию.
Тут я начал смеяться.
— Надо же, мистер Уикс. Теперь вы нам скажете, что дирижабль — изобретение дьявола!
Он пожал плечами и приподнял руки, а потом, слабо улыбнувшись, сменил тему. Все прекрасно знали о его ненависти к воздушныму транспорту.
— Однако аэробланы очень эффективны, — внезапно вмешался паша, заставив нас замолчать. Он сделал паузу, чтобы взять конфету с начинкой с подноса, который предложил ему раб. — Как и говорит мистер Уикс. И артиллерия эффективна. Знаете ли вы, мистер Уикс, что польшая часть могущества нашей семьи основана на том, что у нас есть орудие Крубба [645] ?
645
Орудие производства крупнейшего промышленного концерна Германии «Фридрих Крупп АГ».
Мистер Уикс так мне и говорил, но сейчас он просто притворялся невеждой.
— Дар Пожий, — сказал паша. — С этим бревосходным немецким орудием (еще одно выражение нежных чувств к соплеменникам Шмальца) — мы смогли усмирить небослушных варваров, сделали всю опласть единым целым и укребили нашу дружпу с французами. — Паша облизнул губы и опустил пальцы, которые тут же омыли и обтерли рабы. — Но есть отдельные южные районы, куда не достанет даже орудие Крубба, а там до сих пор пунтовщики, брестубники и мятежники, и они устраивают трусливые напеги на наши земли, а ботом снова скрываются. Мы часто говорили о них с генералом Лиоте, этим великим человеком. В Танжере и в Бариже. — Эль-Глауи самодовольно кивнул. — Он сказал, что если мне нужны воздушные силы, то я не должен бросить у французов. Это неболитично. Но если я бострою сопственный маленький флот, просто пару эскадрилий, то никто мне и слова не скажет.
Он смотрел куда-то вдаль, как будто его взгляду уже предстали блестящие боевые птицы, готовые нести пламя новой великой мавританской державы, империи, которая, рука об руку с империей французской, сможет цивилизовать всю Восточную Африку. Я понял этого проницательного человека точно так же, как он понял меня. Я очень хотел, не медля ни секунды, встать во весь рост и поклясться, что через пару лет я создам авиацию, о которой он мечтал. Я дал бы ему еще больше. Я подарил бы ему странствующие города, медленно движущиеся по дюнам на могучих гусеницах. Я подарил бы дороги, созданные из песка, расплавленного тепловыми лучами — в точности похожими на мой луч смерти, который расплавил камни Киева. В тот миг наши взгляды встретились. Он улыбнулся, немного озадаченный. Я подарил бы ему Утопию.
Я немедленно уверовал в это общее будущее. Я не сомневался, что оно вскоре станет реальностью и, как только мои идеи воплотятся в полной мере, меня пригласят в Рим.
Собеседники обратились к другим темам, и я остался наедине со своими радужными мыслями. Лишь однажды я заметил, что привлек чье-то внимание. Я всмотрелся в тени, возникавшие в свете костра, всмотрелся в дым и маленькие клочки тумана, который надвигался из долины. Роза фон Бек следила за мной из-под длинных ресниц, притворяясь, что слушает своего нового возлюбленного. Казалось, я во второй раз пробудил в ней любопытство. Думаю, что она понемногу начала видеть того человека, которым я был в действительности, а не фантазию, созданную ею самой. Я прикрыл глаза, а потом решительно посмотрел на нее. Паша, поглощенный каким-то сложным философским спором с графом Шмальнем и мистером Уиксом, не обращал на нас внимания. Только Франсуа Фроменталь, который поудобнее устраивался на подушках и раскуривал внушительную гаванскую сигару, бросил на меня удивленный взгляд.
Ma sha’ allah! Ma teru khush ma’er-ragil da! A ‘ud bi-rabb el-fulag! A ‘ud billah min esh-shaitan ev-ragim! [646]
Немного позже я услышал свое имя.
— Мистер Питерс! Ас! — Молодой француз наклонился и потряс меня за плечо.
Я открыл глаза. И с удивлением понял, что на мгновение снова перенесся в страну грез.
Уже на следующий день меня в третий раз посетило видение рая — огромные пальмовые рощи Марракеша покрывали зеленую гору, окруженную благородными скалами Атласа, а посредине, под чистым синим небом, стоял Красный Город, с которым мог соперничать только Тимбукту — такой же таинственный и легендарный. Зубчатые стены возносились над кронами пальм и тополей — то был город, давший имя целой стране и подаривший миру слово «мавр». Полный грез Марракеш, такой же древний, как сказка, столь же прекрасный, как запретное вино, если цитировать Уэлдрейка.
646
На то воля Аллаха! Не ходите с этим мужчиной! Прибегаю к защите Господа рассвета! (Начало 113-й суры Корана.) Защити меня Всевышний от побитого камнями шайтана! (искаж. араб.)