Иерусалим

Холланд Сесилия

— Удивляюсь, мой лорд, как это ты позволяешь этому черноволосому мужлану разговаривать с тобой в подобном тоне.

Тамплиер заинтересовал её. Под ледяной броней в нём таился немалый жар. Агнес испытывала искушение освободить его от обета целомудрия, но он явно был твёрд; она подозревала, что будет отвергнута. Агнес предпочла соблазнять его только в своём воображении.

— Он просто свинья, — ответил Триполи. — Эти тамплиеры весьма неподходящее общество для юного чувствительного принца.

— Мой внук умирает, — сказала Агнес, — сомневаюсь,

чтобы они успели так уж сильно испортить его. Кроме того, они хорошо его охраняют — ты сам в этом убедился. Жаль мне бедного убийцу, который забредёт в это логово.

Слуга принёс ей кубок вина с пряностями. С моря пришёл сильный дождь, и даже здесь, у очага, где жарко пылал огонь, Агнес никак не могла согреться. У неё ныли суставы пальцев.

— Все тамплиеры — преступники, — сказал Триполи, — а этот заслуживает того, чтобы его повесили на месте.

— Вы двое были довольно забавны. Он, кажется, неплохо осведомлён. Что ты имел в виду, говоря о его собственной связи в Дамаске?

— Другого рыцаря — того, рыжебородого. Один из многочисленных племянников султана — его любовник.

Теперь Агнес поняла шутку насчёт задней двери и разразилась смехом. Триполи покраснел, кисло поджал губы.

— Ты весела, госпожа моя, — чопорно заметил он. — Весела, как дьявол при виде грешника. — И замолчал, холодно глядя на хлещущий за окном дождь.

Мальчик всё больше слабел. Агнес видела его каждый день; когда он не смог встать с постели, она вновь послала за Сибиллой, в Яффу, и на сей раз дочь приехала — тайком, словно вор, так что Триполи и не подозревал, что она в городе.

Она обманула мужа, отправив его на охоту и нагородив сверх этого добросовестной лжи; но повидать маленького короля она так и не пришла.

— Он никогда не был моим сыном, — сказала она.

— Тогда что ты делаешь здесь? — спросила Агнес. Сибилла промолчала; но потом приехал Жослен де Куртенэ. Агнес увидела, как они беседуют, и поняла, что они строят планы, как воспользоваться смертью мальчика. Вот, стало быть, зачем она явилась.

Она вновь пошла к дочери и сказала:

— Навести мальчика. Ему осталось жить считанные дни.

Сибилла была раздражена, глаза на бледном лице сузились, как щёлочки.

— И сказать камергеру, чтобы объявил о моём прибытии? — осведомилась она. — Господин мой король, разреши представить тебе твою мать! Что в этом толку?

У очага, протянув ноги к огню, дремал Жослен де Куртенэ.

Тем вечером, точнее уже ночью, тамплиеры послали слугу за Агнес, и она приехала, в темноте, под холодным дождём, через весь город, и стояла у постели, глядя, как её внук борется за последний глоток воздуха. Когда он оцепенел и больше не шевелился, Агнес увидела, что рыжий рыцарь плачет не скрываясь, да и черноволосый весьма близок к слезам.

Сердце лежало в её груди тяжёлым камнем. На рассвете, в стылом сумраке, она вернулась в свой дворец и растолкала спящую дочь.

Сибилла села в кровати, бледная точно мел; прежде чем мать успела

сказать хоть слово, она сказала:

— Пожалуй, я схожу к нему сегодня. Я навещу его.

Агнес посмотрела на неё сухими горящими глазами:

— Он мёртв.

Губы Сибиллы приоткрылись.

— О нет, — пробормотала она.

— Мёртв, — повторила Агнес. — И теперь он уже не стоит на твоём пути, верно? И теперь ты можешь заняться тем, что готовила все эти годы, за что заплатила своей честью и жизнью своего сына и ещё Бог весть чем, — теперь, моя дорогая, ты можешь стать королевой Иерусалима и сама увидишь, сколько счастья это тебе принесёт.

С этими словами она поднялась и покинула дворец, поехав прямиком в свой дом в Наблусе, и только там, оставшись одна, она наконец выплакала своё сердце потоком слёз.

В часовне дворца Борегар тамплиеры несли стражу над гробом маленького короля, и туда явились Триполи и Жослен де Куртенэ.

Триполи сказал:

— По условиям завещания Бодуэна Прокажённого я отныне король Иерусалимский.

— Это так, — кивнул Жослен. — Но мы с тобой родственники и братья во Христе, а потому я должен предостеречь тебя: Иерусалим для тебя небезопасен.

Раннульф стоял в изголовье гроба, сложив руки на рукояти меча и глядя перед собой; речи этих людей звучали в его ушах адской музыкой.

— Нет, — сказал Триполи, — я не боюсь. Но де Ридфор ухватится за любую возможность вмешаться, и к тому же нельзя забывать и о Кераке.

— Ты можешь укрепить своё право на трон, — сказал Жослен. — Поезжай в Тивериаду и созови там совет баронов королевства. Пусть совет объявит тебя королём. — Жослен положил руку на гроб. — Тамплиеры доставят это в Иерусалим и позаботятся о погребении. Когда все признают тебя королём, ты сможешь явиться в Иерусалим и короноваться.

— Ты говоришь разумно, — согласился Триполи. — Утром я уеду в Тивериаду.

Он повернулся и вышел. Жослен опустился на колено, пробормотал молитву и тоже покинул часовню.

— Жослен сказал то, что хотел услышать Триполи, — заметил Стефан, — потому-то он ему и поверил.

Свечи у гроба догорали; Раннульф взял свежие, зажёг их и укрепил на оплывших огарках. Опустившись на колени, он перекрестился и прочёл «Отче наш». Свечи образовали вокруг гроба островок света; за его пределами часовня была погружена во тьму.

Ему казалось, что он слышит вокруг возню и шуршание: гигантские колеса, которые привела в движение смерть маленького человечка.

Мерцая белками глаз, Стефан говорил в темноту:

— Как только мы можем хоть чему-то доверять? Триполи умный человек; если его так легко обвести вокруг пальца, на что надеяться такому, как я?

— А что же ещё делать-то? — спросил Раннульф.

В глубине ночи зазвонили колокола к ночной службе. Между ними стоял гроб с телом мальчика, которого оба они любили. Раннульфу казалось, что голос Стефана доносится к нему через пропасть, которая становилась всё шире.