Иерусалимские гарики

Губерман Игорь Миронович

Настолько он изношен и натружен,что вышло ему время отдохнуть,уже венок из лавров им заслужен –хотя и не на голову отнюдь.Жизнь моя на севере текла,я в жару от холода бежал;время, расширяясь от тепла,очень удлиняет жизнь южан.В момент обычно вовсе не торжественныйвдруг чувствуешь с восторгом идиотазаконченность гармонии божественной,в которой ты естественная нота. У

нас, коллега, разные забавы,мы разными огнями зажжены:тебе нужна утеха шумной славы,а мне - лишь уважение жены.Я не измыслил весть благуюи план, как жить, не сочинил,я что придумал - тем торгую,и свет сочится из чернил.Читатель нам - как воздух и вода,читатель в нас поддерживает дух;таланту без поклонников - беда;беда, что у людей есть вкус и слух. Гул мироздания затихи, слово к ритму клея тонко,я вновь высиживаю стих,как утка - гадкого утёнка.Если жизни время сложноепроживаешь с безмятежностью,то любое невозможноенаступает с неизбежностью.Залей шуршанье лет журчаньем алкоголя,поскольку, как давно сказал поэт,на свете счастья нет, но есть покой и воля,которых, к сожаленью, тоже нет. Полностью душа моя чиста,чужды ей волненье и метание:кто привёл на новые места,тот и ниспошлёт мне пропитание.Люблю часы пустых томлений,легко лепя в истоме шалойплоды расслабленности, лении любознательности вялой.В похмельные утра жестокиеиз мути душевной являлисьмне мысли настолько глубокие,что тут же из виду терялись.Питали лучшие умымою читательскую страсть,их мысли глупо брать взаймы,а предпочтительнее - красть. В искусстве, сотворяемом серьёзнои честно от начала до конца -что крупно, то всегда религиознои дышит соучастием Творца.Под сенью тихоструйных облаковна поле благозвучных услажденийя вырастил породу сорняков,отравных для культурных насаждений.Я в шуме времени кипящемкупался тайном и публичном,но жил с азартом настоящимя только в шелесте страничном. Он вялую гонит волну за волнойунылую мелкую муть:Господь одарил его певчей струной,забыв эту нить натянуть.Ругал эпоху и жену,искал борьбы, хотел покоя,понять умом одну странугрозился

ночью с перепоя.Почувствовав тоску в родном пространстве,я силюсь отыскать исток тоски:не то повеял запах дальних странствий,не то уже пора сменить носки. Когда успех и славаобнять готовы нас,то плоть уже трухлява,а пыл уже погас.Он талант, это всем несомненно,пишет сам и других переводит,в голове у него столько сена,что Пегас от него не отходит.То злимся мы, то мыслим тонко,но вплоть до смертного концахлопочем высидеть цыплёнкаиз выеденного яйца.Во всё, что я пишу, для ароматазову простую шутку - однодневку,а яркая расхожая цитата -похожа на затрёпанную девку. Беспечный чиж с утра поёт,а сельдь рыдает: всюду сети;мне хорошо, я идиот,а умным тяжко жить на свете.Весь мир наших мыслей и знаний -сеть улиц в узлах площадей,где бродят меж тенями зданийболтливые тени людей.Я б жил, вообще ни о чём не жалея,но жаль - от житейской возни худосочнойв душе стало меньше душевного клея,и близость с людьми стала очень непрочной. Пока нас фортуна хранит,напрасны пустые гадания,и внешне похож на зенитрасцвет моего увядания.Во мне, живущем наобум,вульгарных мыслей соки бродят,а в ком кипит высокий ум -они с него и легче сходят.Люблю с подругой в час вечернийза рюмкой душу утолить:печаль - отменный виночерпийи знает, сколько нам налить.Дожив до перелома двух эпох,на мыслях мельтешных себя ловлю,порывы к суете ловлю, как блох,и сразу с омерзением давлю. Читаю оду и сонет,но чую дух души бульдожьей;не Божьей милостью поэт,а скудной милостыней Божьей.Я вчера полистал мой дневник,и от ужаса стало мне жарко:там какой-то мой тухлый двойникпишет пошлости нагло и жалко.Доколе дух живой вершит пиры,кипит игра ума и дарования;поэзия, в которой нет игры -объедки и огрызки пирования.Глупо думать про лень негативнои надменно о ней отзываться:лень умеет мечтать так активно,что мечты начинают сбываться.