Иерусалимские гарики

Губерман Игорь Миронович

Обновы превращаются в обноски,в руинах завершаются попытки,куражатся успехом недоноски,а душу греют мысли и напитки.Утрачивает разум убеждения,теряет силу плоть и дух линяет;желудок – это орган наслаждения,который нам последним изменяет.Бог лично цедит жар и холодна дней моих пустой остаток,чтоб не грозил ни лютый голод,ни расслабляющий достаток. Не

из-за склонности ко злу,а от игры живого чувствалюбого возраста козлулюбезна сочная капуста.Красит лампа жёлтой бледностьюлиц задумчивую вялость,скучно пахнет честной бедностьюнаша ранняя усталость.Белый цвет летит с ромашки,вянет ум и обоняние,лишь у маленькой рюмашкине тускнеет обаяние.Увы, красавца, как жалко,что не по мне твой сладкий пряник,ты персик, пальма и фиалка,а я давно уж не ботаник. Смотрю на нашу старость с одобрением,мы заняты любовью и питьём;судьба нас так полила удобрением,что мы ещё и пахнем и цветём.Глаза сдаются возрасту без боя,меняют восприятие зрачки,и розовое всё и голубоенам видится сквозь чёрные очки.Из этой дивной жизни вон и прочь,копытами стуча из лета в осень,две лошади безумных – день и ночьменя безостановочно уносят. Ещё наш вид ласкает глаз,но силы так уже ослабли,что наши профиль и анфас –эфес, оставшийся от сабли.Забавный органчик ютится в груди,играя меж разного прочегото светлые вальсы, что всё впереди,то танго, что всё уже кончено.Есть в осени дыханье естества,пристойное сезону расставания,спадает повседневности листваи проступает ствол существования. Того, что будет с нами впредь,уже сейчас легко достигнуть:с утра мне чтобы умереть –вполне достаточно подпрыгнуть.Мне близко уныние старческих лиц,поскольку при силах убогихуже мы печальных и грустных девицутешить сумеем немногих.Временем без жалости соря,вертимся в метаниях пустых,словно на дворе ещё заря,а не тени сумерек густых. У старости моей просты приметы:ушла лихая чушь из головы,а самые любимые поэтыуже мертвы.Стало сердце покалывать

скверно,стал ходить, будто ноги по пуду;больше пить я не буду, наверно,хоть и меньше, конечно, не буду.К ночи слышней зловещеецоканье лет упорное,самая мысль о женщинедействует как снотворное.В душе моей не тускло и не пусто,и даму если вижу в неглиже,я чувствую в себе живое чувство,но это чувство юмора уже. К любви я охладел не из-за лени,и к даме попадая ночью в дом,упасть ещё готов я на колени,но встать уже с колен могу с трудом.Зря девки не глядят на старикови лаской не желают ублажать:мальчишка переспит и был таков,а старенький – не в силах убежать.Когда любви нахлынет смутана стариковское спокойствие,Бог только рад: мы хоть кому-тоещё доставим удовольствие. Мой век, журча сквозь дни и ночи,впитал жару, мороз, дожди;уже он спереди короче,зато длиннее позади.И вышли постепенно, слава Богу,потратив много нервов и труда,на ровную и гладкую дорогу,ведущую к обрыву в никуда.Время льётся даже в тесныеэтажи души подвальные,сны мне стали сниться пресныеи уныло односпальные.В наслаждениях друг другомнам один остался грех:мы садимся тесным кругоми заводим свальный брех. Вдруг то, что забытым казалось,приходит ко мне среди ночи,но жизни так мало осталось,что всё уже важно не очень.Я равнодушен к зовам улицы,я охладел под ливнем лет,и мне смешно, что пёс волнуется,когда находит сучий след.Время шло, и состарился я,и теперь мне отменно понятно:есть у старости прелесть своя,но она только старости внятна. С увлечением жизни моей детективя читаю, почти до конца проглотив;тут сюжет уникального кроя:сам читатель – убийца героя.Друзья уже уходят в мир иной,сполна отгостевав на свете этом;во мне они и мёртвые со мной,и пользуюсь я часто их советом.Два пути у души, как известно:яма в ад или в рай воспарение,ибо есть только два этих места,а чистилище – наше старение.