Иерусалимские гарики

Губерман Игорь Миронович

То главное, что нам необходимо –не знает исторических помех,поэтому всегда и невредимопребудут на земле любовь и смех.Нам чуть менее жить одиноков мираже, непостижном и лестном,что следит неусыпное окоза любым нашим шагом и жестом.Душа моя нисколько не грустито грешном словоблудии моём:ей Бог мои все глупости простит,поскольку говорил я их – о Нем. Под

осень чуть не с каждого сука,окрестности брезгливо озирая,глядят на нас вороны свысока,за труд и суету нас презирая.Сполна сбылось, о чём мечталито вслух то молча много лет;за исключением детали,что чувства счастья снова нет.У мудрости расхожей – нету дна,ищи хоть каждый день с утра до вечера;в банальности таится глубина,которая её увековечила. Ощущение высшей рукив нас отнюдь не от воплей ревнителей;чувство Бога живёт вопрекивиду многих священнослужителей.Хотелось быть любимым и любить,хотелось выбрать жребий и дорогу,и теми я порой хотел бы быть,кем не был и не стану, слава Богу.Сейчас, когда постигла душу зрелость,нам видится яснее из туманаупругость, и пластичность, и умелостьцелебного самих себя обмана. Часами я валяюсь, как тюлень,и делать неохота ничего,в доставшихся мне генах спала леньзадолго до зачатья моего.Цветение, зенит, апофеоз –обычно забывают про истоки,в которых непременно был навоз,отдавший им живительные соки.Товарищ, верь: взойдёт она,и будет свет в небесной выси:какое счастье, что лунаот человеков не зависит! О, как смущен бывает разумлихим соблазном расквитатьсясо всеми трудностями сразу,уйдя без писем и квитанций.В сумерках закатного сознаниягаснет испаряющийся день,бережно хранят воспоминанияэхо, отражение и тень.Жил на ветру или теплично,жил, как бурьян, или полезно –к земным заслугам безразличнавсеуравнительная бездна.С азартом жить на свете так опасно,любые так рискованны пути,что понял я однажды очень ясно:живым из этой жизни – не уйти. Когда последняя усталостьмой день разрежет поперёк,я ощутить успею жалостько всем, кто зря себя берёг.Сегодня

настроение осеннее,как будто истощился дух мой весь,но если после смерти воскресение –не сказка, то хочу очнуться здесь.В этой жизни, шальной и летящей,мало пил я с друзьями в пивных,но надеюсь, что видеться чащенам достанется в жизнях иных. Решит, конечно, высшая инстанция –куда я после смерти попаду,но книги – безусловная квитанцияна личную в аду сковороду.А жаль, что на моей печальной тризне,припомнив легкомыслие моё,все станут говорить об оптимизмеи молча буду слушать я враньё.Струны натянувши на гитары,чувствуя горенье и напор,обо мне напишут мемуарыте, кого не видел я в упор. От воздуха помолодев,как ожидала и хотела,душа взлетает, похудевна вес оставленного тела.Нам после смерти было б веселопоговорить о днях текущих,но будем только мхом и плесеньювсего скорей мы в райских кущах.

6

Улучшить человека невозможно,и мы великолепны безнадёжно

Угрюмый опыт долгих летврастанья в темноту –моей души спинной хребет,горбатый на свету. Я живу, никого не виня,не взывая к судам и расплатам,много судей везде без меня,и достойнее быть адвокатом.Есть сутки – не выдумать гаже,дурней, непробудней, темней,а жизнь продолжается – дажесквозь наши рыданья над ней.Вампиров, упырей и вурдалаковя вижу часто в комнате жилой,и вкус у них повсюду одинаков:душевное тепло и дух живой. Насыщенная множеством затей,покуда длится времени течение,вся жизнь моя – защита от людейи к ним же непрестанное влечение.Всегда приходят в мир учителя,несущие неслышный звон оков,и тьмой от них питается земля,и зло течёт из их учеников.Играя соками и жиромв корнях и семени,объём и тяжесть правят мироми дружат семьями.Пристрастие к известным и великимрождается из чувства не напрасного:величие отбрасывает бликина всякого случайного причастного.