Иголка в стоге сена
Шрифт:
— Как ушел?!! — мгновенно забыв о княжне, Волкич метнулся к двери и рывком распахнул ее, чтобы излить всю свою ярость на нерадивых жолнежей.
Крепкий удар в скулу сшиб его с ног и отбросил на середину горницы. В распахнутую дверь вошел человек, с ног до головы залитый кровью, и Волкич мгновенно понял, что это и есть чудом выживший во время резни спутник Корибута.
«Раз он здесь, значит, те трое, внизу, мертвы, — пронеслось в голове у беглого боярина, — рассчитывать можно лишь на себя!»
Хотя он был оглушен ударом и, не меньше, воскрешением княжьего
Противостоять ей с одним ножом было сущим безумием, и, чтобы обезоружить врага, Волкич воспользовался первым попавшимся под руку предметом. Схватив железную светильню, он метнул ее в сжимающую оружие кисть Бутурлина.
Московит отпрянул, уходя от броска, но тяжелая светильня все же ударила по обушку его клинка, выбив из руки саблю. С быстротой матерого хищника Волкич схватил свой нож, валявшийся в изножье кровати, и ринулся в бой, неумолимый, как сама смерть.
Но московит не уступал ему ни в смелости, ни в проворстве. Расчет Волкича на то, что Дмитрий потянется к полу за оружием и получит опережающий удар в шею, не оправдался.
Вместо того чтобы поднимать саблю, московит прыгнул навстречу врагу по-татарски и сшиб его с ног ударом каблука в грудь. Не ожидавший от него такой прыти, Волкич отлетел к стене, с хрустом врезавшись спиной и затылком в бревенчатый сруб.
Дмитрий поднял саблю и замахнулся ею на супостата, но сразу же понял, что добивать врага нет смысла. Ноги беглого душегуба бессильно подкосились, и он сполз по стене, оставляя за собой на срубе кровавый след.
Единственный зрячий глаз его помутнел и закатился под лоб, по телу пробежала судорога, и он распластался на полу недвижимым трупом. Кровь на стене свидетельствовала о проломленном черепе, и Дмитрий не стал тратить время на отрубание вражьей головы.
— Ты жив… — чуть слышно произнесла Эвелина, с замиранием сердца наблюдавшая за схваткой.
— Благодари Бога, что я жив, княжна! — скороговоркой произнес Дмитрий, запирая дверь изнутри на засов. — Иеще, если хочешь жить, делай, как я скажу!
Эвелина покорно кивнула. После всего пережитого у нее не осталось ни сил, ни желания ему перечить. Московит, коего она еще совсем недавно так безжалостно изводила, стал для нее последней надеждой на спасение.
Дмитрий огляделся, оценивая положение. Вывести княжну из дома через трапезную он не мог: во внутреннем дворе их встретили бы солдаты Волкича. Посему он решил воспользоваться для побега окном. В квадратное слюдяное окошко виднелся лес, отделенный от крепостного терема узкой полоской заднего двора и частоколом с галереей для лучников.
Покуда жолнежи хватятся своих порубленных товарищей, пока будут выламывать крепкую дубовую дверь в покои Волкича, у них с Эвелиной будет время выбраться из окна во двор, вбежать на крепостную стену и спрыгнуть с нее в глубокий снег у подножия замкового холма, коий смягчит падение и не даст им переломать ноги. Только бы жолнежам не пришла в голову мысль окружить дом дружины и выставить пост под окном. Тогда всему конец…
Внизу, в трапезной, зазвучали изумленные, грубые возгласы, по лестнице загремели сапоги жолнежей. Спустя мгновение дверь затряслась от ударов. Медлить было нельзя. На всякий случай Дмитрий подпер дверь железной светильней и ударом ноги выбил окно, сорвав с петель дубовые створки. В горницу ворвался леденящий зимний вихрь.
— Одень! — Бутурлин бросил княжне шубу из волчьих шкур, валявшуюся в изножье кровати, сам же снял со стены небольшой охотничий лук Волкича и расшитый бисером тул с десятком стрел. — Если нам удастся вырваться отсюда, эту ночь мы проведем в лесу!
Он первым пролез в оконный проем и спрыгнул со второго поверха, приземлившись на утоптанный снег.
— Прыгай, княжна! — крикнул он, появившейся в окне Эвелине. — Я тебя поймаю!
При виде такой далекой от нее земли сердце девушки дрогнуло. Но ужас перед головорезами Волкича пересилил страх высоты, и она, зажмурившись, прыгнула в объятия Бутурлина.
Дмитрий подхватил ее на лету, не дав повредить ноги о мерзлую землю, и они вместе побежали к крепостной стене — последнему препятствию, отделяющему их от спасения.
Но взбираться на стену и прыгать с нее в снег им не пришлось. Нежданно для себя самого Дмитрий нашел более безопасный путь к свободе. В одном месте к частоколу примыкал широкий дощатый желоб для отвода из крепости талой воды и нечистот.
По нему можно было, как по ледяной горке, съехать к самому подножию крепостного холма без риска сломать ноги или увязнуть в глубоком снегу, неизбежного при прыжке со стены.
Забыв об изначальном замысле, Дмитрий метнулся к дощатому зеву водостока. Но тут он столкнулся с новым препятствием: желоб был перекрыт тяжелой задвижкой, запертой дубовым клином. Клин Дмитрий выбил без особого труда, но пазы задвижки были забиты смерзшимся снегом.
Чтобы поднять ее, молодому боярину пришлось напрячься так, что на руках затрещали сухожилия, а на висках проступили вены. Дмитрию уже казалось, что он не сможет сорвать заслонку, когда она со скрипом поддалась и сдвинулась вверх настолько, что под ней мог проскользнуть взрослый человек.
Ни на что больше Дмитрию времени не оставалось. Оглянувшись на крик Эвелины, он увидал двух жолнежей, бегущих к ним от угла дома, — хотя и с опозданием, но разбойники осознали свой промах и теперь спешили его исправить. На сей раз Дмитрий не стал вступать с ними в схватку.
Прежде чем жолнежи добежали до водостока, он усадил княжну в желоб, подтолкнул ее вниз и сам съехал следом, скользя по обледеневшим доскам.
Когда-то в детстве, катаясь на санках с ледяной горы, Дмитрий не раз делал это. Он птицей слетал с крутого холма, в ушах свистел ветер, и заснеженное поле неслось ему навстречу, чтобы там, внизу, он с головой зарылся в сугроб и вылез оттуда радостный, смеющийся, обсыпанный с ног до головы бодрящей снежной пылью. От стремительного спуска и леденящего свиста ветра у Дмитрия захватывало дух, ему было и весело, и страшно.