Игра без козырей
Шрифт:
– Долли, любовь моя, мне надоело болтать ногами, сидя на столе, даже таком гостеприимном, как твой. Хотя вид отсюда восхитительный.
Долли обычно носила блузки с глубоким треугольным вырезом, и сейчас на ней была кремовая шелковая блузка с вырезом настолько глубоким, что, будь на ее месте молоденькая девушка, в отделе скачек вспыхнул бы бунт. Но и у Долли это выглядело очень привлекательно. Природа щедро одарила ее своей милостью.
– Хочешь распрощаться? – Чико быстро сообразил, зачем я иду к шефу.
– Все зависит от него. Он и сам может вышвырнуть меня.
В
С шумом появился рассыльный Джонс с подносом безупречных чайников без сколотой эмали. Грубый, своевольный, черствый, в свои шестнадцать лет он был, наверно, лучшим рассыльным в Лондоне. Густые волосы доходили ему до плеч – волнистые и очень чистые. Он стригся в дорогой парикмахерской, и беспорядочная копна волос на самом деле была стильной прической, которая сзади делала его похожим на девушку, что Джонса вовсе не трогало. Половину своей зарплаты и все воскресенья он тратил в увеселительных заведениях, а вторую половину и будние ночи отводил охоте на девушек. Судя по его рассказам, охота часто бывала удачной. Но ни одна девушка ни разу не появилась в офисе, чтобы подтвердить его версию.
Под его розовой рубашкой билось каменное сердце, на лице под стильной прической постоянно блуждал вопрос: «Ну и что?» Но благодаря тому, что это забавное, честолюбивое, антиобщественное создание всегда приходило на работу раньше положенного времени, чтобы подготовиться к дневным заданиям, они нашел меня раньше, чем я умер. Из этого факта при желании можно было вывести какую-нибудь мораль.
– Вижу, труп вернулся. – Джонс окинул меня взглядом.
– Благодаря тебе, – лениво пробормотал я. Но он понял, что я имел в виду. Впрочем, ему было наплевать.
– Твоя кровь и всякая всячина просочилась сквозь щели в линолеуме и пропитала дерево под ним. Шеф беспокоился, не начнет ли оно гнить и не покроется ли плесенью, – сообщил Джонс.
– Джонс, – возмутилась Долли, – убирайся к черту или заткнись!
У нее на столе зазвонил телефон. Она подняла трубку, выслушала, посмотрела на меня и сказала:
– Хорошо. Шеф хочет тебя видеть. Прямо сейчас.
– Прощальный привет? – с интересом спросил Джонс.
– Не суй нос не в свое дело, – рассердился Чико.
– А пошел ты знаешь куда...
Я, улыбаясь, вышел. Долли в который раз принялась разнимать сцепившихся Чико и Джонса. Это у них было своего рода утренней зарядкой. Внизу я пересек холл, миновал маленькую приемную Джоанн и вошел в кабинет Рэднора.
Он стоял у окна и наблюдал за движением на Кромвель-роуд. Комната, в которой клиенты излагали свои проблемы, располагала к покою и размышлениям: стены в мягких серых тонах, шторы и ковры – в темно-красных, удобные глубокие кресла, возле них столики с пепельницами, картины, вазы с цветами. Если бы не маленький письменный стол Рэднора, стоявший в углу, кабинет ничем не отличался бы от обыкновенной гостиной. Все считали, что Рэднор купил обстановку этой комнаты вместе с домом – настолько она соответствовала представлению об изящном городском здании конца викторианской
– Входи, Сид, – пригласил он, обернувшись.
Я подошел к нему. Мы пожали друг другу руки.
– Ты уверен, что совсем поправился? Тебе потребовалось меньше времени, чем я ожидал. Хотя, зная тебя... – Он чуть улыбнулся, изучая меня взглядом.
Я заверил его, что чувствую себя хорошо. Он сделал несколько замечаний о погоде, запарке в агентстве, политическом положении и наконец подошел к теме, которая, как мы оба знали, была главной.
– Итак, Сид, полагаю, теперь тебе надо немного оглядеться!
«Лучше сразу внести ясность», – подумал я.
– Если я хотел бы остаться здесь...
– Если? – Он едва заметно покачал головой.
– Если на других условиях, я согласен.
– Мне очень жаль, что ничего не получилось. – В его голосе слышалось искреннее сожаление, но легче от этого не стало.
– В течение двух лет вы ни за что платили мне жалованье, – осторожно начал я. – Теперь дайте мне шанс отработать то, что я получил. По правде говоря, я не хочу от вас уходить.
Он насторожился, как пойнтер, почуявший след, но ничего не сказал. Я продолжал:
– Я готов служить у вас даром, но только если работа будет настоящая. Я не могу больше протирать стулья, это доведет меня до сумасшествия.
Он окинул меня тяжелым взглядом и вздохнул.
– Слава богу, наконец-то, – проговорил он. – Понадобилась пуля, чтобы это произошло.
– Что вы имеете в виду?
– Сид, ты когда-нибудь видел, как просыпается зомби?
– Нет, – пробормотал я. – Это выглядело так ужасно?
Он пожал плечами.
– Не забывай, я видел, как ты проводил скачки. Ведь там всегда заметно, как из души наездника уходит огонь. Так вот, у нас в агентстве все это время вместо тебя работала куча пепла, перемещавшаяся с места на место. Вот и все.
– Тогда считайте меня ожившим, – усмехнулся я. – И я принес загадку, которую очень хотел бы разгадать.
– Длинная история?
– Да, довольно длинная.
– Тогда давай лучше присядем.
Он указал мне на кресло, сам сел напротив и приготовился слушать, спокойно и сосредоточенно, что всегда помогало ему быстро проникнуть в суть проблемы.
Я рассказал о том, что Крей скупает ипподромы – о тех двух случаях, про которые я знал, и о других, о которых догадывался. Когда я кончил, он невозмутимо спросил:
– Откуда у тебя эти сведения?
– Мой тесть, Чарлз Роланд, подбросил мне эти факты, когда я проводил у него прошедший уик-энд. Он пригласил Крея к себе в качестве гостя.
«Хитроумный старый лис Чарлз, – подумал я, – бросил меня на глубину и заставил барахтаться».
– А откуда об этом знает Роланд?
– Директор-распорядитель ипподрома в Сибери рассказал ему, что все они очень озабочены необычайным движением акций. В свое время у Крея был контрольный пакет акций в Данстейбле, а потом он продал землю ипподрома под строительство. Они боятся, что такая же судьба ждет и Сибери.