Игра Бродяг
Шрифт:
***
Я чувствую такое одиночество. Туман виток за витком, виток за витком…
Они где-то неподалеку. Вдвоем. Может быть, меня это злит — я точно не знаю, потому что знал о себе лишь то, что ты рассказал мне, но сейчас тебя нет.
Нет со мной.
Я снова плачу. Только ты мог вылечить меня, раненого их жестокостью. Жестокости всегда в изобилии, прямо под подошвами, как грязь. Я нашел ее первой, но взял лишь горсть — сухие, жесткие песчинки. Просто потому, что она должна быть. Я хотел бы, чтобы это было не так, но она должна быть.
Раньше я все время думал: как могут они причинять мне такую боль? (Если я когда-то и задумывался, зачем они вообще это делают, то очень давно. Сейчас ответ мне неважен, но, наверное, это все из-за жестокости, которая должна быть в душе человеческой, как ты думаешь?). Однажды я догадался: они делают это с такой легкостью потому, что при этом не чувствуют боль сами. Если б они ощущали ее одновременно со мной, они бы остановились. Они бы не коснулись меня и пальцем. Но нет, всегда только я. Я — воющий клубок на земле. И я — воюющий клубок на полу. Находясь снаружи, я мог хотя бы попытаться убежать. Но в доме мне бежать было некуда.
Лишь тот, кто ощутит мою боль как свою, никогда не причинит ее мне. Лишь тот, кто чувствует меня как себя, будет любить меня и заботиться обо мне. Никто другой.
Я никогда не понимал, что всегда разговаривал с тобой, что я всегда чувствовал тебя так же, как ты чувствовал меня — даже тогда, когда мы еще не догадывались о существовании друг друга. Как просто все оказалось — всего-то догадайся, что ты есть! Стоило мне взглянуть в твои глаза, как я простил все нанесенные мне обиды. Я никогда не осмелился бы убежать оттуда, где жестокость хлынула через край, если б не ты. Я бы остался лежать — слева стена и справа стена, ничего не меняется, изо дня в день. Я считал, я слишком слаб для побега, но ты сказал, что это не так — если мы вдвоем, конечно, если мы вдвоем. Ты хотел защитить меня, избавить от боли, потому что чувствовал ее как свою.
Вот только мы недалеко убежали… Я не хочу не хочу не хочу
(вспоминать это)
Мне так грустно грустно грустно вернись вернись вернись
Пока мы были вдвоем, у нас была сила. Сила — как лодка. Раздели ее напополам — и у тебя нет лодки вовсе, ничто не поможет тебе удержаться над пучиной. Теперь, когда я один, я только и могу, что хотеть вернуть тебя. А в моей голове по-прежнему: слева стена и справа стена.
Мельница… снова ноги привели меня к ней. Она похожа на чудовище. Я ненавижу ее, но прихожу к ней снова и снова, не могу уйти от нее. И жернова вращаются. Тесно, тесно, больно, больно…
Зачем здесь мельница?
Это я?
Я сломаю этих двоих. Я не хочу этого так же, как не хотел в прошлый раз и еще раньше, но сделаю это, чтобы вернуть тебя, единственного, кто чувствует мою боль как свою. Ох…
Я как огонь, после того, как он угас, ты сказал, я как лед, который медленно тает.
— Я хочу тебе помочь, — прошептал Вогт, но тот, кто шел в тумане совсем один, не услышал его.
***
Когда Вогтоус открыл глаза, они были полны слез.
— Что ты услышал? — тревожно спросила Наёмница.
— Он так несчастен, — ответил Вогт глухо. — Если бы ты только знала, как ему плохо!
— Да уж не хуже, чем нам, — буркнула Наёмница.
Вогт распахнул глаза, пораженный ее черствостью. Наёмница начала его увещевать:
— Я знаю, как ты любишь жалеть каждого встречного и поперечного, и по-своему это мило, Вогт, даже если и бесит. Но этот тип — наш враг. И, как бы он ни был несчастен, это роли не играет. Посочувствуем ему потом — когда окажемся подальше от него.
— Мы должны бежать, — перебил ее Вогт. — Сейчас!
— Куда бежать?
— К мельнице. Может быть, он все еще там.
— Так не лучше ли, пока он у мельницы, наоборот — держаться от нее подальше? — резонно возразила Наёмница.
Вогт дернул ее за руку. Неуклюже прогнувшись, Наёмница другой рукой подхватила с земли палку. Хоть какое-то оружие. Хотя не факт, что помогает против демонов. Вот бы ей что получше… хотя бы доску с гвоздем.
— Давай встретимся с ним попозже. Когда он будет в лучшем настроении, — снова попыталась она вразумить Вогта.
Вогтоус не воспринял ее аргументы. Пришлось бежать к мельнице. Наёмница надеялась, что они заплутают, но вскоре послышались знакомые скрипящие звуки.
На первый взгляд возле мельницы никого не было, и Наёмница облегченно вздохнула.
— Мы опоздали, — печально констатировал Вогт.
Тут сверху как будто бы кто-то хихикнул. Наёмница задрала голову, приглядываясь.
— Вогт… — показала она пальцем.
Вогт взглянул в указанном направлении и возмущенно распахнул рот.
— Эй ты! — сердито окликнул он мальчишку, уже успевшего подобраться почти к самой вершине. — С ума сошел? А ну слезай!
Сверху полетел плевок. Вогт суетливо отступил, и плевок приземлился на его сандалию.
— В лоб получишь! — предупредила Наёмница.
В ответ донеслась отборнейшая ругань. Никто не ругается так грязно, как паршивые малолетки.
— Закрой пасть, мелкий говнюк! — взорвалась Наёмница. — Я-тя научу хорошим манерам!
Очередной плевок заставил ее вскинуть руку и яростно погрозить мальчишке кулаком. Вогтоус схватил Наёмницу за кулак и опустил его.
— Не зли мальчонку, — попросил он тихо. — Сорвется.
Что ж, даже при отсутствии каких-либо раздражителей падение было весьма вероятным. Как мальчишка вообще ухитрился забраться на такую высоту? Уцепившись за щели в деревянной обшивке скрюченными, побелевшими от напряжения пальцами, он завис почти у самой вершины мельницы. Над его головой, едва не чиркая его по макушке, вращались лопасти. На вид мальчишке было лет пятнадцать — огрубевшие босые стопы, драная одежка с чужого плеча, длинное бледное лицо с полосками грязи, голубые зенки слегка навыкате. Типичный безродный бродяжка, из тех, что вдруг появляются из ниоткуда и однажды уходят в никуда.