Игра Бродяг

Литтмегалина

В прошлый раз ей потребовалось несколько часов, чтобы угодить в тюрьму. В этот — ее привели туда сразу. Успех.

Здание тюрьмы было настолько угрюмо и мрачно, что погружало в беспросветное уныние не только тех, кто сидел внутри, но и тех, кто просто проходил мимо, причем огромные размеры здания лишь усиливали впечатление, что здесь обязательно найдется местечко и для тебя. Снаружи строение окружала каменная стена. «Без шансов», — резюмировала Наёмница, оценив высоту стены, и горько вздохнула.

Стражник, раздраженный медлительностью Наёмницы, толкнул ее в спину. Полуживая Наёмница ускорилась, но лишь чуть-чуть, тем более что затекшее тело едва ее слушалось. Руки ей не развязали, поэтому запястья горели, а кистей она вообще не чувствовала. Вот уроды. Обязательно было так туго затягивать?

— Ослабьте веревку, — потребовала она, остановившись возле тюремных ворот. — Хотите, чтобы у меня руки отвалились?

Похоже, этого они и хотели, поскольку ответом ей была брань и ноль действий. Наёмница рассвирепела. Возможно, она сама считала себя человеко-крысой, но была все же не лишена гордости — хотя бы в своей человеческой части. Поэтому она развернулась и ударила ближайшего конвоира головой. Столкновение их крепких лбов получилось на радость громким. Тут бы Наёмнице и вдарили по шее и другим частям тела, но тяжелые ворота распахнулись, и тюремщики поспешили втянуть ее внутрь.

Лица у тюремщиков были бледные и невыразительные. Лишенные цвета глаза, волосы серые, одежда тоже серая. Наёмница не столько шла, сколько они волокли ее, подцепив под руки.

— Почему я оказалась здесь? — спросила она. — С какой стати?

Тюремщики ничего ей на это не ответили, продолжая волочь ее сквозь грязный тюремный двор.

— Эй! — заорала Наёмница в праведном негодовании. — Я ничего не сделала, а на меня всех собак спустили! Валяйте, жду ваших объяснений!

На невыразительных лицах тюремщиков обозначился слабый интерес.

— Ты действительно считаешь, что ничего не сделала?

— Да, — кивнула Наёмница, вмиг растеряв уверенность. Неужели уцелевшие работорговцы донесли на нее? Это представлялось маловероятным, учитывая, что подобный сброд предпочитает держаться подальше от представителей закона. К тому же ни один город не интересуется тем, что происходит снаружи, хотя бы в пяти шагах от его стен. Да и потом, они же исчезли…

— Я не знаю, что я такое натворила… — буркнула Наёмница, — …но я буду настаивать, что невиновна!

Тюремщики и не пытались переубедить ее. В принципе, они были не так уж и плохи. Не били и не унижали ее, просто вели в камеру, выполняя свою работу.

— Был у нас один парень, — вспомнил тот тюремщик, что находился слева. — Тоже постоянно твердил о своей невиновности.

— И что? — с надеждой спросила Наёмница.

— Так его и повесили — с кляпом во рту.

— А вдруг он и вправду был невиновен? — спросила Наёмница, которой очень не понравилась вся эта история. Пусть только попробуют запихнуть ей кляп в рот, она им все руки переломает. Хотя лучше б дело вообще не дошло до кляпа.

— Ну и что? — удивился тот тюремщик, что справа. — Мертвецу все равно, а нам и вовсе никакого дела, — он посмотрел на Наёмницу. — Ты, я смотрю, скорее возмущена, чем напугана. На высшие силы, что ли, надеешься? — если не обращать внимания на то, что он мертвой хваткой сжимал ее предплечье, не давая ей ни малейшего шанса вырваться, он разговаривал с ней по-приятельски.

— Именно, — с притворной самоуверенностью подтвердила Наёмница, несмотря на расходящийся в животе противный холодок. — Отчего бы им не спасти меня еще разок?

Однако высшие силы так и не соизволили вмешаться, и, распахнув массивные двери, тюремщики втолкнули Наёмницу в затхлый полумрак.

Если на тюремном дворе, при свете солнца, Наёмнице еще удавалось бодриться, то здесь она резко умолкла и ссутулила плечи. Тюремщики повели ее по узкому коридору, слабо освещенному чадящими факелами. Периодически на пути им попадались люди, одетые во все серое — как и те двое, что вели Наёмницу. На ровню тюремщики не обращали внимания, но при виде других — в темно-синих плащах, с длинными мечами, подвешенными к поясу — останавливались и склоняли головы. Наёмнице трижды дали по затылку, прежде чем она усвоила — обязанность выражения подобострастного почтения распространяется и на нее. Среди прочих им повстречался юноша лет восемнадцати, одетый как горожанин, который, посвистывая, направлялся к выходу. Судя по цветущему виду и приличной одежде, в тюрьме ему не пришлось провести много времени.

— Что, снова вывернулся? — уточнил тот тюремщик, что слева.

Юноша небрежно кивнул.

— Ну, бывай, — напутствовал тюремщик.

— Почему его отпустили? Он доказал свою невиновность? — спросила Наёмница, когда свист юноши затих в отдалении.

— Нет. Он заплатил.

— А что он сделал-то? Украл что-нибудь?

— Нет, девушку зарезал, — объяснил тот тюремщик, что справа.

— Значит, у вас любой преступник может просто откупиться?

— Да, при условии, что пострадавший ниже его по положению.

— Хм… — не то чтобы Наёмница сильно удивилась. Видимо, правительство города решило, что нечего позволять судьям греть руки взятками, когда можно официально собирать денежки в казну. Хотя Вогт бы возмутился, конечно.

— Но ты на это губу не раскатывай, — поспешил выкорчевать ее надежды тот охранник, что слева. — Тебя не выпустят.

— Оно и понятно. Откуда у меня деньги?

— Да если б и были.

— И что же мне грозит?

— Ну, вообще наши власти предпочитают сгонять заключенных на принудительные работы. Смотри, какой город отстроили. А всего-то загребай всех, кто к мостовой не приколочен.

— Ага. То есть благополучие Торикина основано на рабстве, — сказала Наёмница, которая все же кое-чему научилась у Вогта. Прежде она считала рабством лишь то, что все называли рабством.

Тюремщик задумался.

— Зато смертная казнь — крайне редкое явление в Торикине.

— А зачем смертная казнь? — спросила Наёмница. — С месяцок потаскают булыжники, и сами загнутся.

За столь наглые разговоры ей могли и врезать как следует, но ее лишь дернули, заставляя шагать быстрее.

— Ну, мож, если не будет бузить, и она малость поработает напоследок, — предположил тюремщик справа, обращаясь к тому, что слева.